Белая ночь
Шрифт:
— Марков, найди в этой конструкции герундий, — англичанка таким образом откликалась на его душевные толчки.
Спасала родная школа с углубленным английским, которая щедро дала ему инфинитивы, перфекты, сослагательные наклонения и превосходную степень. Марков, хотя и с волнением, но блестяще переводил сложные куски технического текста о том, как поршень скользит в цилиндре. Он замечал, как Ирина Ивановна при этом улыбается и отводит глаза. Носок ее туфельки покачивался в такт английским ударениям или, так ему больше хотелось, подробно
Марков даже ревновал Ирину Ивановну, но не к мужу, а к судоводителям.
— Одно удовольствие заниматься на судоводительском факультете, — говорила им частенько англичанка. — Там настоящая подготовка по языку. Ребята действительно что-то знают, а вы, судомеханики… Глаза бы мои на вас не глядели!
— Не обобщайте, Ирина Ивановна! — возражал ей Марков-кораблестроитель с первой парты, поближе к тонким щиколоткам.
— О, конечно, за исключением Маркова! восклицала англичанка, но тут же добавляла. Хотя, по сравнению с судоводителями, и он оставляет желать лучшего…
На чемпионате института по боксу Кириллу в первом бою достался как раз парень с судоводительского факультета, причем второразрядник.
У Лаврушина на занятиях Кирилл его никогда не видел. Видимо, парня заставили вспомнить о боксерском разряде в деканате: «Защитишь честь факультета — дадим сдать хвосты!»
Костя Сагиров секундировал Маркову в углу, давал ценные указания по спортивному мордобою. Судоводитель по фамилии Юдин скептически поглядывал на худощавого новичка. Лаврушин судил на ринге. Шмыгнув переломанным носом, он велел противникам пожать руки и прошептал:
— Работайте тихонько одними левыми. Свои люди…
Лаврушин ничего не знал про Ирину Ивановну, щиколотки и «одно удовольствие на судоводительском», потому не понял, почему размеренное топтание и выкидывание прямых левых вдруг перешло в сумбурный обмен ударами. Судоводитель Юдин тоже не сразу понял, но от жесткой стычки не уклонился. Нельзя же было уступать новичку. К тому же, попадал он гораздо чаще соперника.
Кирилл не чувствовал боли или потрясения от ударов Юдина, но они выводили его из себя.
— Не заводись! — кричал из утла недовольный Костик. — Работай спокойно, сериями, как учили!
Но Марков уже смешал весь бой, действовал сумбурно и скоро вообще перестал попадать, а просто лез головой вперед. Жесткая перчатка прилетела слева и ткнула его в подбородок, потом шлепнула ему по лбу. «По сравнению с судоводителями он оставляет желать лучшего».
Но Кирилл вдруг нашел себя в этом хаосе, абсурде, переполохе. Ему показалось, что он понимает, что происходит вокруг, а его противник нет. Он ударил боковым справа, свободно, как на тренировке. Не придал удару особенного значения, приготовился бить еще, но увидел судоводителя Юдина, переступавшего ногами скрестно, как будто тот исполнял «Танец маленьких лебедей». Лаврушин остановил бой.
— Марков, а у тебя правый боковой! — сказал он удивленно. — И еще эти..,
В пустой раздевалке Кирилл встретил Серегу Красина. Красин учился на электромеханическом факультете, был звездой института в тяжелой весовой категории, на равных бился с лучшими тяжеловесами города, даже Яковлеву проиграл только по очкам, по пристрастному мнению судей.
Красин только что вышел из душа. По его медвежьей, покатой фигуре бежала вода.
— Первый бой? — спросил он со снисходительной улыбкой большого хищника.
— Первый, — кивнул головой Кирилл. — Ничего не понял…
— Потом поймешь, — сказал Красин, достал огромное махровое полотенце размером с простыню и вдруг запел басом:
— Я тебя своей Аленушкой зову, как прекрасна эта баба наяву…
Марков подумал, что слишком много получил сегодня ударов по голове, если Красин поет «Аленушку», то есть шкафы распевают песни советских композиторов. А голова ему сейчас очень была нужна для первой экзаменационной сессии.
Как ни странно, но под руководством Иволгина Кирилл получил все допуски без проблем, даже коллоквиум по высшей математике сдал страшному Коршунову с первого раза на «хорошо». Хотя сам Дима Иволгин миновал его только со второй попытки.
Страшным клекотом звучало слово «коллоквиум» для студентов-судомехаников и корабелов. Коршунов, втянув голову в плечи, сквозь очки рассматривал очередную жертву. Когда же сошлись за столом две птичьи фамилии, хищник не мог не выпустить когтей, и бедный Иволгин вылетел из аудитории изрядно ощипанным.
— Кто так принимает коллоквиум! — возмущался Дима. — Ерунда какая-то! Надо пожаловаться на него на кафедру высшей математики!
Или жене его…
Первая сессия подходила к концу, и оставался последний экзамен по истории партии. В зачетке Кирилла были уже три оценки «хорошо».
— Хорошо, хорошо, хорошо, — повторял он их на разные лады, покачиваясь в двадцать восьмом трамвае, словно соглашался с кем-то, может, со своим строгим отцом.
По крайней мере, кончились числа, матрицы, холодные и горячие обработки, плоскости.
В истории партии хотя бы действуют люди, пусть и представленные в виде организованных и сплоченных масс. В истории партии есть хоть что-то человеческое…
«Довели! — подумал Кирилл. — Историю партии полюбил! До чего довели человека, сволочи!»
К сволочам он относил отца, заставившего его идти в корабелы, по его, так сказать, стопам, замдекана, всех ЛИВТовских преподавателей, за исключением Ирины Ивановны… Или спасти ее в последний момент и вынести из моря на руках в мокром, прилипшем к телу платье? Мысленно он сажал их всех в баржу, типа «река-море», завозил на прощание в иностранный порт, чтоб помучились напоследок, а потом топил под звуки битловской «Желтой подводной лодки»… А Коршунов, отнесшийся к нему вполне лояльно и на коллоквиуме, и на экзамене? Туда же! Тоже сволочь…