Белая пантера
Шрифт:
– Все, можешь ложиться.
Но и здесь стояла гробовая тишина со стороны блондинки, она медленно села на диван, но не спешила ложиться, смотря неотрывно в карие глаза. От мази и перевязки было действительно лучше, но это смягчало только внешнюю, но никак не внутреннюю боль.
Реджина встала и, взяв аптечку, пошла к зеркалу. Щека и губа начали припухать, а садина и разбитая губа покрылись корочкой. Достав все нужное, она принялась обрабатывать ссадины.
Свон смотрела на Реджину и была зла на себя, ни на Дина или же Тома, а именно на себя. Она не смогла защитить брюнетку, только из-за нее они оказались в этом ангаре. Она не остановила этих мужчин, потеряв контроль и забыв про третьего.
Встав с дивана, Свон подошла к Реджине и увидела ее взгляд, направленный на блондинку в отражении зеркала и остановилась.
Взгляды пересеклись, как тогда в ангаре. Реджина не знала, что происходит с ней, когда она видит эти глаза, это лицо и эту наглую улыбку. Почему хочется повернуться и обнять? Почувствовать это тепло, с которым не хотела расставаться всю неделю? Но осознание того, что это была игра и обман, пожирали изнутри.
– Ты зачем встала? – опустив глаза и продолжая обрабатывать щеку, спросила Миллс.
– Могу я помочь тебе? – тихо проговорила Эмма, и каждое слово отдавалось трудом. Нет, она совсем не это хотела спросить. Совсем не это сказать. Хотелось просто обнять и прошептать «прости». Но Эмма не могла. Чертова гордость или дурной характер не позволяли взять и сказать вроде такое простое, но абсолютно необходимое слово.
– Я уже почти закончила, не нужно, – кинула брюнетка.
– Позволь… – Эмма подошла и дотронулась до плеча Миллс.
Реджина вздрогнула и, сглотнув, повернулась к Эмме.
– А тебе, зачем мне помогать?
– Потому что… – Эмма запнулась, но через несколько секунд молчания сказала то, что не решалась сказать даже себе, – ты дорога мне…
– Ну и сколько ты проиграешь, если не трахнешь меня сегодня? – со злости процедила Миллс, – хотя бы больше 100$?
– Не говори так, – устало прошептала Эмма и пыталась дотронуться до щеки Реджины.
– А как мне говорить?! На, бери! Я дам тебе выиграть этот спор. Ты же не проигрываешь!- Реджине из последних сил удавалось сдерживать слезы, которые накатывались на глаза, а сердце до боли сжималось в груди. Посмотрев Эмме в глаза, она начала расстегивать свою запачканную кровью блузку.
– Не надо, пожалуйста, я прошу тебя, не нужно, – останавливая за руку Реджину, качала головой Эмма.
– А что не хочешь? Не красивая стала?! – Миллс сорвалась, она стояла и смотрела на Эмму с глазами полными слез.
– Хочу, безумно хочу, – закусила губу Эмма, прекрасно видя состояние брюнетки и понимая, что она ее довела до такого, – но не могу…
– Я же сама даю тебе. Бери! Как последняя шлюха отдаюсь тебе, – Реджина, наконец, расстегнула блузку и, распахнув ее, открыла взору Свон свое тело, – ну, что ты ждешь?!
– Ты не шлюха. Не смей так говорить! – в момент грубой стала Свон и отошла от Миллс, отворачиваясь, – ты ненавидишь меня. Я тоже. Я говорила оставить меня там. Зачем ты вытащила меня? Зачем привезла в свою квартиру и помогаешь с раной? Зачем вся эта забота? – стоя спиной, яростно спрашивала Свон, – зачем, если не сможешь никогда простить меня?!
– А ты хоть раз сказала мне «прости»? Чтобы я поверила, что дорога и что тебе вообще нужно мое прощение?! – говорила Реджина, также отворачиваясь, – когда говорила Джонсу, что я твоя и что трахнешь меня, ты была очень уверенна в своих словах.
– Я никому и никогда не говорила «прости», – раскрыла карты Свон, – искренне, чтобы от души. Я всю жизнь была грубой, резкой, не думающей о своих словах, никому не нужной, брошенной девчонкой с улицы. Я не умею говорить ни слов благодарности, ни простой человеческой вежливости, – стоя спиной и не видя, что делает Миллс, говорила Эмма, – я умею только одно – это сдерживать свои обещания и раскрывать дела в участке. Преступники, наркоторговцы, бомжи и проститутки – вот тот контингент, с которым я всю свою долбаную жизнь общалась. Я – старый солдат, – усмехнулась от своих слов Эмма, – который не знает ни слов любви, ни сожаления. Но это мать твою, совершенно не значит, что я это не чувствую, – резко ударила себя по голове от последних слов Эмма и сразу скрючилась от резкой боли.
– Спорить на девушку, которую видишь первый раз в жизни, ты можешь, а сказать ей прости – нет. Мне не нужно твое «прости», – заканчивая обработку, сказала Реджина и пошла на кухню, отнести аптечку.
– А кто сказал, что мне это так просто далось?! – усмехнулась Свон и пошла вслед за Миллс, – ударь меня. Я знаю, ты это хочешь.
– Что мне это даст? Тебя и так сегодня били, но легкости от этого я ни на грамм не почувствовала, – делая вид, что что-то делает, ответила Реджина.
– Ударь! – подошла вплотную к Миллс Эмма, – может, станет. Давай же, попробуй! – и сквозь боль потянула Миллс за руку, разворачивая к себе лицом, – ударь, выскажи всё!
– Идиотка! Ты все испортила. Ты все испортила сама! Ну, зачем, зачем это всё?! – смотря в глаза, спрашивала Реджина, – почему не воспользовалась в первый же день?
– Потому что нужно было, чтобы ты сама этого захотела. Я не принуждаю, Миллс, я беру, то, что мне дают, – кинула резко Эмма.
– Так говорила же тебе, бери! – прорычала Реджина, – Свон, ты сама вообще знаешь, чего хочешь?
– Знаю, как никто другой я знаю, что хочу. Но меня никто не понимает. Ни ты, ни Джонс, никто, понимаешь? – крикнула Свон и отошла от Миллс на один шаг, – я знаю как не права, споря на тебя. Но ты и понятия не имеешь, как я именно этому спору и благодарна.
Миллс закрыла глаза и сжала зубы.
– А ты мне давала шанс тебя понять? Ты даже сейчас говоришь загадками.
– Я рассказала тебе о себе больше чем кому-либо, – спокойно сказала Эмма, смотря в закрытые глаза Миллс, – ты была там, куда я никого никогда не приводила. Я беспрекословно слушала тебя во всем, вне работы и держала ту дистанцию, которую ты построила. Я ни к кому и никогда не испытывала тех чувств и эмоций, что вызываешь у меня ты, сержант.
– И все равно, я для тебя сержант, – не открывая глаз, протянула Миллс.