Белая Согра
Шрифт:
– А чего – того? – спрашивает как бы невзначай, пока водитель считает купюры.
– Да разное говорят. Что знают они тут. Ну, всякое.
Понятней не стало. Жу кивает. Брат пожимает плечами. Жу давит на ручку двери, но вылезать не хочется. Дом за окном выглядит нежилым и мрачным. Разве что чуть менее мрачным, чем тучи сверху. Но делать нечего – Жу вылезает и будто ныряет в холодный ветер. Сразу хочется залезть обратно в тёплый уютный салон автомобиля. Пусть и с трешовой бахромой от старых
Брат кивает на рюкзак, и Жу достаёт оттуда красную вязаную шапочку. Как же правильно было взять её с собой! Натягивает на самые уши, нашивкой – на лоб. Сразу становится легче, а главное, тревога в груди сдувается.
– Шапка зачётная. – Водитель высовывается из машины, показывая большой палец.
– Отцовская.
И ничего, что они стянули её без спросу. Отцу она всё равно до зимы не понадобится, лыжная-то шапка. А здесь – в самый раз.
– Ладно, поехал. Ты это, звони, если что, – говорит водитель, хлопает дверцей и уезжает.
Жу смотрит на дом, на кривое крыльцо, которое выглядывает из бурьяна.
– Пошли, что ли? – спрашивает брат.
– Пошли, – кивает Жу, поворачивает шапку нашивкой на затылок и идёт к дому.
Дом кривой, дверь повело, порог просел. Дерево старое.
Нет, здесь никто не живёт. Не может жить. С наличников облупилась краска. За маленькими стёклами окон пылятся разлапистые цветы, тоже как будто давно неживые.
– И долго ты так собираешься торчать? – спрашивает брат. – Или на улице жить будем?
Этот дом заколдованный. Я войду туда и попаду в другой мир.
Жу закрывает глаза. Открывает глаза. Смотрит на дом. Дом на Жу не смотрит. Брат смело топает к двери. Вот пусть и идёт туда один. Но Жу знает, что брат один не войдёт. Только вместе, везде и всегда вместе. Жу вздыхает и толкает дверь.
Пахнет сыростью и гниющим деревом. И ещё чем-то, Жу не знает таких слов. И очень темно. Жу делает шаг и спотыкается обо что-то – ступенька.
– Здравствуйте! Можно войти? – кричит, выставляя перед собой вслепую руку, дабы не нарваться ненароком на стену.
– Она глухая, тебе же сказали, – ворчит брат.
– И что теперь?
– Заходи и всё. Тебе же сказали: просто входи.
Осталось понять куда.
Жу шоркает ногами, отыскивая ступени, машет руками, ощупывая пространство. Ступенек оказывается всего две, а под рукой возникает дверь. Мягкая, обитая дерматином. Жу давит, и дверь поддаётся.
Яркий свет режет глаза.
– Здравствуйте! – кричит Жу, когда свет выхватывает очертания комнаты, стола в центре, кровати у стены. У двери – печь. Жу не сразу понимает, что это, только когда чувствует тепло, оборачивается и осознаёт: да, это не громоздкий шкаф, а печь, белый, шершавый бок.
От неё жарко. Жу стягивает с головы шапку.
И тут же слышит голос:
– Лен, ты?
На кровати шевелятся – проявляется из вороха
– Кто здесь? – пугается старуха.
– Здравствуйте! – орёт Жу как можно дружелюбнее. – Я Женя! Женя Мер… – хочет представиться полностью, но бабка перебивает:
– Женя? Какой ещё Женя?
– Женя… – но договорить она не даёт:
– Васькин, что ли?
– Да нет! Я…
– А, Светы Трофимовой?
– Нет! Я из города! Меня Марина…
– Из города? Какого города? – произносит она, сильно окая.
– Вам должны были звонить! Что я приеду! Марина…
– Кто звонить? У меня и телефона-то нету. Я всё прошу, поцините, уж сколько времени, да никак, – говорит она. – После грозы, от как гроза была – оборвало и усё. И сколько просила: «Поцините!» Не у меня же одной. А, так это, можот, ремонт, а? – вдруг ахает старуха с надеждой и сползает с кровати, делает шаг к Жу, заглядывает в глаза.
– У, – брат качает головой. Жу чувствует, что тревога снова вспухает в груди. Стоять рядом со старухой жутко, её глазки буравят неприятно. Хоть и слепые почти, а всё равно – жутковатые глазки.
– Я не из ремонта! Я из города! Меня прислали, вам должны были сказать! – продолжает орать Жу, хоть старуха стоит теперь вплотную.
– Можот, Ленке сказали, а? Ленке!
Жу пожимает плечами. Почему Ленке, какой ещё Ленке? В голове мешается, и тревога растёт, а Жу боится собственной тревоги – если она вырастет, если лопнет, будет плохо, случится припадок, а это очень, очень нехорошо. Жу боится своих припадков.
Смотрит на брата – нет, не так, хватается за него глазами, требуя помощи, требуя поддержки. Брат пожимает плечами. Он тоже обескуражен, но подмигивает: не дрейфь, всё будет путём! Жу старается улыбнуться.
– А цего надо-ть? Цего приехал? – спрашивает старуха. Жу только сейчас замечает, что она не только окает, но ещё и цекает – ч произносит как ц, и это очень чудно звучит.
– Да как чего? Жить. – Жу понимает, что это звучит нелепо, но не знает, что ещё сказать. Зачем их отправили сюда, выслали, сослали. Зачем они здесь.
– А? Цего? Громче, я глуха, милой!
– Жить! – орёт Жу так, что в дверцах буфета звенит стекло, а брат морщится и закрывает уши.
И как будто этим криком от окна сдувает чьё-то лицо (только тут Жу соображает, что оно там было) – и кто-то гремит по ступенькам за дверью, а потом она распахивается, и на пороге появляется тётка в тёплой шерстяной кофте.
Жу инстинктивно вытягивается от испуга.
– Встать! Суд идёт! – язвит брат, но тётка на них не смотрит – она прыгает к бабке.