Белая волна
Шрифт:
Ян появился на базе как раз в тот момент, когда я занялся следами, оставшимися в пыли, покрывающей пол Пятого пикета. Это — не совсем пыль. Обычной пыли здесь нет — Система слишком хорошо изолирована от поверхности своими длинными коридорами. Пол в катакомбах покрыт слоем ракушечниковой крошки, осыпающейся со стен и свода Системы и каменных «опилок» оставшихся еще с тех пор, когда здесь горели коптилки резчиков камня. Ракушечник — камень хрупкий и крошится так же легко, как сухое печенье. В нетронутой каменной крошке следы отпечатываются четко, как во влажном песке на берегу моря.
Пол Пятого пикета был изрядно затоптан ребятами
Кроссовки Руслана шли первыми в этом перечне. Я узнал их сразу, так как не поленился запомнить рисунок подошв обуви «чуда».
Еще одни кроссовки, но с другим рисунком рифления. Эти следы очень часто попадались неподалеку от отпечатков руслановских кроссовок.
Ботинки с подковками на носках и каблуках, которые в основном топтались в «кухне» и у рюкзака Dutchman'a.
Кроме этого, в «кухне» обнаружились явно женские туфли с мягкой, ребристой, кажется — резиновой подошвой и почти везде рядом с ними — четкий и глубокий отпечаток фирменных «Катерпиллеров». И «Катеры», и Ботинки-с-Подковками, и туфли попадались в основном в «кухне» и чаще всего были уже наполовину затоптаны парнями Скифа. А вот следов обеих пар кроссовок я не нашел разве что на потолке.
Вернувшийся от Тигры-младшего Ян, напоминал загнанного многодневной скачкой героя какого-нибудь старого вестерна, а еще больше — лошадь этого самого героя.
Яна уже здорово замучили этой «спасаловкой», но он безропотно согласился пойти с нами, чтобы показать дорогу. Это сэкономило уйму времени. Метки, неумело промаркированные группой Голландца, читались отвратительно. «Дохлая трасса», как выразился Ян. Метками служили простые стрелки, нарисованные обычным белым мелом (хуже белого цвета на желтых ракушечниковых стенах Системы виден только желтый).
Стрелки ставились с максимально возможной безалаберностью. По какому-то странному капризу, метившийся иногда мог пропустить несколько перекрестков подряд. Каждая вторая стрелка была нанесена так, что было невозможно понять, куда она указывает — прямо, в одно из ответвлений перекрестка или вообще в никуда. По словам Яна, Тигра угробил неимоверное количество времени на то, чтобы дойти до конца трассы. Почти на каждом перекрестке ему приходилось проверять по два-три хода, чтобы отыскать среди них нужный. Мы, благодаря Яну, знавшему дорогу, шли почти без остановок. …Это случилось, когда мы успели достаточно далеко уйти от Пятого пикета.
Внезапно откуда-то спереди на нас хлынул поток крыс, за считанные мгновения затопив все вокруг. Мы примерзли к полу. В ярких лучах шахтерских «коногонов» мелькали острые мордочки зверьков, в тени блестели сотни деловитых глаз. Первый раз в жизни я видел их в таком количестве. Они были везде. Они бежали по полу, некоторые карабкались по наваленным вдоль стен грудам бута, одну я стряхнул со своего ботинка. Крысы не обращали на нас никакого внимания. Они были заняты своим делом. Они бежали. Поток бурлил вокруг нас не больше минуты, потом он уменьшился до небольшой речки из десятков крыс, речка распалась на ручейки по две-три крысы и, наконец, последняя крыса скрылась в темноте…
Спиной к спине, с ножами в руках, мы втроем стояли в туннеле, постепенно приходя в себя. Оттаивая от увиденного.
— Н-ничего себе, — выдохнул Ян.
— Великое переселение крыс, — пробормотал Антон, — Скиф упоминал, что всю прошлую неделю
Я перевел дыхание, с трудом заставив себя ослабить пальцы, вцепившиеся в нож мертвой хваткой. Страх, шок неожиданности проходил, оставляя странный осадок.
Нехороший осадок. Странно. Я никогда не боялся крыс.
— Никогда бы не подумал, что их здесь столько, — сказал Ян.
— Да уж… Страшновато. Эх! Мой «Моссберг» бы сюда, — ответил Антон, пряча свой тесак в ножны.
— Ты еще «Томагавк» с ядерной боеголовкой потребуй, милитарист несчастный, — ядовито отозвался Ян.
— Идем, — сухо сказал я, — У нас мало времени.
— Бат… Ты чего? — Ян с тревогой посмотрел на меня. Я сообразил, что все еще держу нож в руке.
— Бат? Все в порядке? — спросил Антон, посмотрев мне в глаза.
— Идем, — повторил я, пряча нож.
— Ты уверен, что все в порядке? — еще раз спросил Антон. Я только отмахнулся от них обоих. Как это объяснишь? Крысы. Бегущие крысы…
Ян уверенно вел нас по «дохлой трассе». Всего лишь раз он ошибся, перепутав повороты на одной из развилок, но понял свою ошибку, еще не дойдя до следующего перекрестка.
И все-таки, мы шли медленно. В основном из-за меня.
Я искал оставшиеся на трассе следы. Непонятное чувство неправильности, оставшееся после крыс, заставляло меня делать это вдвое тщательнее. Особенно меня интересовали коридоры, уходящие в сторону от трассы. Если верить меткам, Голландец, не мудрствуя лукаво, вел свою команду не отклоняясь от централки. Так в катакомбах называют основные, большие туннели, по которым, распиленный и погруженный в тележки, ракушечник вывозился наверх.
Катакомбы Одессы — это каменоломни. Строительный материал был проблемой для жителей Одессы с первых дней основания города. В голой черноморской степи подземные залежи ракушечника — желтого, пористого, легко обрабатываемого любыми инструментами, камня оказались единственным и почти незаменимым строительным материалом. Весь Старый город построен из камня добытого в катакомбах.
Ракушечник добывали закрытым способом. В тоннелях при свете тусклых самодельных коптилок, метр за метром удлиняя тоннель, из стен выпиливали «косяки» и «плахи» — большие прямоугольные каменные блоки. Их здесь же распиливали на меньшие куски, обтесывали и грузили на тележки, вывозившие камень наверх, для просушки. Эти тележки укатали длинные, порой тянущиеся до самого выхода централки. Часто можно даже найти колеи, которую оставили их колеса, скрипевшие в этих коридорах в течение многих десятков лет.
Если сравнить Систему с большим городом, то централки окажутся в нем главными транспортными магистралями, проспектами, центральными «улицами» катакомб. Такие «магистрали» обычно хорошо утоптаны, поскольку по их широким и гладким тоннелям очень удобно ходить.
Поиск следов на централках всегда напоминает мне чтение старой грунтовой дороги.
На центральной колее такой дороги невозможно разобраться, в месиве из сотен следов. Но, если нужная машина по какой-нибудь причине съезжала на обочину, ее следы сразу бросятся в глаза. Поэтому я даже не пытался искать следы на укатанной до гранитной монолитности, тропе, проходящей по центру галереи. Вместо этого я следил за почти не тронутыми «обочинами», у самых стен, надеясь найти следы уже знакомые мне по Пятому Пикету. И «обочины» не подвели.