Белая ворона, или В меня влюблен даже бог
Шрифт:
Если другие дети прикармливали птиц, то я ходила вокруг своего корпуса и прогоняла. Понимала, что их подманивают для того, чтобы убить. Когда птицы улетали, радовалась, как сумасшедшая искренне веря в то, что хотя бы одному воробью спасла жизнь.
Точный день моего рождения я так и не знаю. Ни я и ни Верка, ведь мы с ней подкидыши. Поэтому дни рождения, имена и фамилии нам придумали в детском доме. Воспитатели жаловались друг другу, что с нами слишком сложно, потому что мы чересчур нервные и агрессивные. Да не только мы, а все дети, живущие в нашем детдоме. Они понимали, что нас нужно не только накормить и обогреть, этого мало. У нас у всех с раннего детства одна объединяющая трагедия – лишение человеческих радостей. Мы не знали, что такое
Мы с детства боролись за выживание. Сначала в детдоме, затем в большой взрослой жизни. Уж мы-то знали: никто и ничего не принесет нам на блюдечке, а социальные гарантии, обещанные государством, – миф. Никто не предложил нам жилье или право на бесплатное второе образование, когда мы уходили из детдома. Институты «заворачивают» детдомовских, сетуя на то, что у них только коммерческие места. Да и сиротам ведь законы не разъясняют, не растолковывают, что ты можешь, на что имеешь право, только указывают, что ты кому должен. По закону нам действительно обязаны дать внеочередное жилье, да только закон не работает. В его действенность мы не верим. На практике процесс растягивается на долгие годы. Чиновники ссылаются на отсутствие средств и несговорчивость строительных компаний. В результате в очереди на внеочередное жилье сейчас стоят сотни людей. Рассчитывать на жилье могут все дети-сироты. Вместо отдельного благоустроенного жилья нам с Веркой предоставили комнату в общежитии. Два койко-места. Больше власти ничего предложить не смогли. У чиновников ответ один: средств нет, а значит, и свободной жилплощади тоже. Они рассуждают так: если ты из детского дома, что с тобой возиться... Большим чиновникам закон не писан. Спасибо, что не оставили на улице, а дали на первое время общежитскую крышу над головой.
А законы у нас очень хитрые. Выпускники детских домов считаются сиротами только до двадцати четырех лет, а после становятся обычными гражданами. Если до этого возраста не получилось выбить жилье, все, поезд ушел, и поднимать вопрос не имеет актуального смысла. Поэтому чиновники тянут до последнего. Говорят: ждите... Проходят годы, мы ждем. А при очередной попытке добиться справедливости у нас сначала смотрят паспорт. Если исполнилось двадцать четыре года, чиновники разводят руками и говорят, что уже ничем не могут помочь. Отпущенное время ушло.
А потом нас с Веркой технично попросили из общежития, ведь за него нужно платить, а нам нечем. Несмотря на закон, пришлось искать и бороться за крышу над головой. Благо Верке дали койку в общежитии фармацевтического училища а я вышла на промысел и смогла снять сначала комнату в коммуналке, а потом отдельную малогабаритную квартиру на окраине.
Возможно, мы и правда очень сильно отличались от детей, которые не воспитывались в детских домах, но ведь у нас замкнутость «детдомовского» мира. Дети живут в детдоме, здесь же учатся и даже в школе видят вокруг себя только таких же сирот. В результате, когда выходим из стен детского дома, мы просто не знаем, как общаться с людьми. Мы выросли в дефиците общения со взрослыми, никогда сами не ходили в магазин, не покупали себе еду. Мы не знали, как расходовать деньги, не умели разбираться в людях. Нас никто этому не учил, и мы ничего не знали о нормальной жизни в семье. Мы никогда ни к кому не ходили в гости и не знали, что это такое. Оказалось, это такая радость...
В общем, жизнь в детском доме я вспоминаю с болью в сердце. Нам было плохо. Очень плохо. Каждый воспитанник как озлобленный волчонок. Нас закаляла нелюбовь... Мы все росли в так называемой психологической капсуле, зажатые в своем мирке, из которого боялись высунуться. Я жила в среде себе подобных и совершенно не представляла реалий жизни. Да, я смотрела телевизор, слушала радио, но жизни, по сути, не знала. Слабо представляла взаимоотношения в нынешнем зверином обществе, где господствует
Одна девочка из нашего выпуска закончила жизнь самоубийством. Один парень стал наркоманом, а другой бомжом, поскольку после выхода из детского дома оказался вообще без какой-либо жилплощади. И опустился на самое дно.
Я отвлеклась от печальных мыслей, встала, сунула часы мертвого Николая в тумбочку и быстро привела себя в порядок, надев новое платье. К положенному времени спустилась в каминный зал, гадая, что старику от меня потребовалось. Старикан сидел в кресле и читал газету. Заметив меня, отложил газету в сторону и придирчиво меня оглядел.
– Вполне приятные изменения, – отметил он, как только я села напротив него. – Тебе идет дорогая одежда.
– Спасибо, – натянуто произнесла я.
– Завтра ты должна встать рано. Ровно в девять утра тебя будет ждать Ястреб. Он отвезет тебя в косметический салон.
– Зачем?
– Затем, что к дорогой одежде требуется дорогой ухоженный вид. С тобой поработают парикмахер, косметолог и визажист. Дадут дорогую косметику и научат правильно краситься.
– Может, вы объясните, зачем это все? Дорогая одежда, косметика... Что со мной будет дальше?
– Не торопи события. Ты продала мне свою душу, поэтому просто доверься и плыви по течению.
– По течению неизвестности?
– Если хочешь, понимай так.
Из этого старикана щипцами информацию не вытащишь. Хитрый. Думает, из-за шмоток я потеряю бдительность и поверю, что попала в рай. Уж я-то знаю, что бесплатный сыр только в мышеловке. Интересно, что ему надо... Будет использовать меня как красивую картинку для своих дел... Надеюсь, у него хватит ума не продавать меня как дорогую проститутку. Хочется верить, что человек, живущий в такой роскоши, не занимается сутенерством. Кстати, в его доме не так мало приятных людей. Доброжелательная Грета, мужественный Ястреб... Старый козел окружил себя неплохими людьми, да только ничему хорошему у них так и не научился.
– Ты уже освоилась? – Старик смотрел на меня таким колким взглядом, что я съежилась и принялась рассматривать свои ногти:
– Да, спасибо.
– Тебе здесь нравится?
Я на минуту потеряла дар речи.
– Илья Петрович, вы надо мной издеваетесь? Думаете, я не понимаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и вы заставите меня отрабатывать все шмотки, которые мне сегодня накупил Ястреб?!
– А что плохого в том, что тебе придется их отрабатывать? Я же тебя не замуж взял, чтобы что-то делать для тебя безвозмездно.
При мысли о том, что этот старик с вставной челюстью мог взять меня замуж, меня передернуло, но я не показала виду.
– Если еще раз назовешь меня стариком с вставной челюстью, я разозлюсь и вместо роскошной комнаты переселю тебя в сырой подвал. Я хочу, чтобы в моем доме ко мне относились с уважением. Поняла?
ГЛАВА 8
На мгновение я впала в ступор. Как это я прокололась и произнесла мысли вслух? Нужно быть осторожной, а то стала забываться. Неужели это на нервной почве? Как могла допустить такую оплошность? Что-то я совсем себя не контролирую. Обещаю сама себе: больше никаких проколов и мыслей вслух. Я и так в полном дерьме. Лишние неприятности не нужны. Куда уже больше, и так в полнейшей зависимости от этого урода! И никакой гарантии, что он не сдаст меня ментам. Мне никогда не найти видеопленку с записью смерти Николая. В этом доме даже у стен есть уши. Да и слишком он большой, чтобы обыскать. Если старикан узнает о моих поисках, страшно представить, что со мной будет.