Белая ворона в академии Аусвер
Шрифт:
— Так она пагоду охраняет?
Игрит кивнула и развела призрачными руками.
— Что же делать? — вырвалось у меня. Как-то не доводилось раньше иметь дело с горгульями.
— Много чего можно сделать, — деловито закивал призрак. — Но эффективнее всего её задобрить.
— И как? — я оглянулась на горгулью, сверкающую красными глазами в темноте. Жуть ещё та. — Как-то она совсем не выглядит дружелюбной.
— Сыр ей предложи. Или комплимент сделай! — прыснула своей, на мой взгляд, неудачной шутке Игрит.
— Думаешь, сработает? — я почесала переносицу и снова оглянулась на горгулью.
— Ты что! — замахала руками Игрит. — Я пошутила.
— А если без шуток? Мне, правда, в пагоду нужно.
— Сама подумай. По сути она — та же ворона, только каменная. А что любят вороны?
Я пожала плечами.
— Всякие блестящие штуки?
— Вот именно, — Игрит, наконец, спорхнула с карниза, и, описав вокруг меня призрачную дугу, замерла, выразительно уставившись на мою грудь. Точнее на жемчужину на тонкой цепочке.
Я нахмурилась и прикрыла жемчуг ладонью. Это — единственная память о маме. Отец ей на Новый Круг подарил…
Видя мою нерешительность, Игрит демонстративно закатила глаза.
— Странные вы, люди! — усмехнулась она. — Так дорожите своим барахлом. А ведь с собой не заберёте.
С этим спорить было сложно, особенно учитывая, что спорить пришлось бы с призраком, так сказать с тем, кто знает, о чём говорит не понаслышке.
Я тряхнула головой.
— Ты права. Для хорошего дела и жемчужины не жалко!
Быстро, чтобы не передумать, я стянула цепочку через голову и держа жемчужину перед собой, медленно пошла к каменному монстру.
— Цыпа, цыпа…
Игрит прыснула за спиной, а горгулья, услышав мои шаги, нервно захлопала каменными крыльями.
— Хорошая птичка, — пробормотала я. — Добрая птичка. А что у нас тут есть…
Горгулья хлопать крыльями перестала и на меня уставились два красных, светящихся в темноте глаза.
Глава 19. Бенжамин
Бенжамину не спалось.
Непривычный прилив сил подбрасывал, потрясывал, гонял от доски, испещрённой сложными многоступенчатыми формулами к приборам, от приборов — к столу с объёмными иллюзиями, от стола — к карте на стене, от карты — снова к доске.
Взгляд у Тринадцатого Магистра был шальной, немного безумный. Губы то и дело норовили раздвинуться в улыбке.
А ведь он и забыл, как ощущается здоровье! В том то и дело, что никак! Его вообще не замечаешь, пока однажды не потеряешь…
Была у Бенжамина ещё одна причина не спать этой ночью. Помимо небывалого прилива сил.
У этой причины были мягкие, как лебединый пух, волосы, молочно-белая кожа, розовые прозрачные глаза и нежные губы.
Одна мысль о ней пронзала стрелой ослепительного желания.
Перед его мысленным взором она почему-то представала в столпе света, как тогда, на Распределении, но не прикрывала застенчиво ладошками грудь. Нежные бледные губы были призывно распахнуты, турмалиновые глаза лучились желанием и светом.
Вблизи у неё оказались снежно-белые брови и ресницы.
Непохожая ни на одну из женщин, что встречались Бенжамину.
И всё же было в ней что-то такое… знакомое, даже близкое, если не сказать родное.
Привычный мыслительный многоуровневый поток просто-напросто выключался при одном её появлении, словно чья-то невидимая рука нажимала на рычаг и лампочки приборов гасли в одночасье. Мысли, нередко умные, кстати, привычные концепции, законы, устои — всё это переставало существовать, причём как будто бы даже добровольно, безболезненно, словно признавая своё поражение, свою несостоятельность перед силой женской красоты.
Ей не место в Аусвер… Не место.
Но вытащить её оттуда прямо сейчас невозможно. Не тогда, когда Магистры узнали о небывалом уровне дара девочки! Проклятье! Проклятье! Проклятье!
Драные сфинксы!
Если не Эдгард, а он сам отправился тогда в дистрикт-113-А… Всё могло сложиться иначе. У них…
А теперь, чтобы вытащить её, ему понадобится время. И, возможно, не только время.
Отпустить из Аусвер мощнейшую за всю историю магическую батарейку? Хоть Бенжамин и называл Магистров про себя выжившими из ума стариками, кем-кем, а дураками Магистры не были. Попытайся он вытащить её сейчас — и скандал дойдёт до президента.
И тогда уже не стоит даже думать о том, чтобы спасти её. Да и самому спастись. Его приговорят, как предателя. А её…
Но что же делать?
Ответ один.
Как всегда, заходить издалека.
А пока… видеть её, хотя бы издали.
Упаси его Четырёхликая снова приблизится к ней!
Когда она рядом, его клинит. Ум заходит за разум в прямом смысле.
Он, гениальный учёный, единственный, кто сумел продвинуться в экспериментальной магии так далеко (ну, по-крайней мере куда дальше своих коллег!) перестаёт соображать, теряет контроль от её близости!
Вот только… судя по его расчётам, подтверждёнными данными приборов, этот его магический «вштыр» уже идёт на спад… А значит, скоро рана на груди снова начнёт кровоточить, вернутся боли, припадки…
Но не набрасываться же на неё снова, как только увидит!
К тому же… кажется, после сегодняшнего он не сможет посмотреть ей в глаза.
Бенжамин никак не ожидал, что она подойдёт к нему сама.
Он как раз закончил осматривать результаты магической селекции на экспериментальной площадке: колосья с крохотными, на один зуб, апельсинами, тянулись и ластились к рукам, как собаки, если полить их питательным раствором и сердито шелестели листьями, если пропустить при поливе хотя бы один колосок…