Белая западинка. Судьба степного орла
Шрифт:
Есть у нас основания гордиться нынешней Колымой. Прииски и рудники, фабрики и заводы, угольные шахты и карьеры, автомобильные шоссе и железные дороги, морские порты и речные пристани, всеобъемлющая почтовая, телеграфная и телефонная связь, рыбные промыслы и пушные фактории, оленьи стада и северные огороды, пищевые и витаминные комбинаты, исследовательские институты и лаборатории, школы и техникумы, своё издательство и десятки газет, больницы и санатории, Дома и Дворцы культуры, стадионы и яхт–клубы, уникальный Охотско–Колымский музей, театры и кинематографы, города и посёлки.
Но и все это не самое впечатляющее,
В постоянном общении с природой Колымы я полюбил её. И, видимо, навсегда… Грустно, когда в жизни наступает пора воспоминаний. «Лучше жить, чем вспоминать пережитое. Воспоминания — для других, не для себя.
Когда это было? Ой, давно! Четыре десятилетия минуло с того времени…
Ну что ж, выбор сделан. Самолёт уже не вернётся. Чуточку щемило сердце при мысли, что много лет не увижу я «материка», как говорят на Колыме, хотя Колыма и есть самый коренной материк. Далеки и недоступны теперь и Художественный театр, и Третьяковская галерея, и уютные арбатские переулки. Всему этому я предпочёл край света.
Северо–восточный угол Азии не только на карте представляется краем света. Это действительно грань, дальше которой живому двигаться некуда. Да и не особенно охотно приживается живое в этом краю. Здесь все не в меру. Фантастически богатые недра! Но как цепко держится за свои богатства вечномёрзлая земля. Зачем они ей? Неукротимо бурные речки, такие полноводные в разливы, вымерзают до дна зимой. Нежные, прозрачно–акварельные краски служат каким-то непонятным фоном для непреодолимо грубых завываний метелей, пронзительных ветров, почти непереносимых для человека холодов. В короткое, но знойное лето совсем не заходит солнце, а в бесконечно длинные зимы никогда не бывает светлее, чем в Подмосковье в сумерки…
Мощные горные хребты и кряжи обступают долины рек. По распадкам гор бегут студёные ключи, — настолько студёные, что ломит зубы, когда вы пьёте чистую и прозрачную, как горный хрусталь, воду. Небу, ущемлённому горными цепями, тесно, и оно кажется необыкновенно высоким, но узким.
Трудно и птице, и зверю, и дереву приспособиться к однообразно тяжёлым условиям Севера. Но зато все, что приспособилось, стало необычайным, своеобразным. И птицы, и звери зимой по преимуществу белые, и только какая-нибудь чёрная отметина на кончике хвоста позволяет различать горностая или куропатку на безупречно белом снежном фоне. Мех у зверей густой и тёплый…
Колымские растения — это настоящие волшебники природы. Они показывают человеку сверхвозможности преодоления суровых условий холодного Севера. Кедровый стланик — дерево; но оно стелется по земле, как гибкая былинка, и спасается от стужи под холодным снегом. Лиственница — хвойная порода; но она теряет на зиму хвою, чтобы не
За три тёплых месяца зеленые лаборатории Колымы, цепко укоренившиеся на тоненьком и скудном пласте талой северной почвы, извлекают из неё тонны и тонны аскорбиновой кислоты (хвоя стланика, плоды шиповника), сахара (все разнородье ягод), растительного масла (кедровый орешек), все многообразие содержимого грибных клеток. Колымский ягель и луговое разнотравье способны прокормить удесятерённые стада оленей, коров, табуны лошадей.
Все это усовершенствовано стихийно, самой природой.
На Севере судьба накрепко связала меня со старым сибирским охотником и старателем Поповым. Должность его в наших разведочных партиях была самая скромная: он ведал хозяйством—попросту говоря, был завхозом. С многотрудными обязанностями своими Попов справлялся отлично и немало способствовал успеху общего дела. Но главное — стал он для меня верным другом и надёжным помощником в сложной и нелёгкой таёжной жизни.
Не часто в те годы встречали мы людей, но много видели непуганого зверя, нестреляной птицы, немятой травы, неба, не тронутого копотью автомобилей. Не раз меняли мы таёжные избы и бараки и зимой жили в палатках, мокли под дождём, грелись у костров в холодные осенние ночи…
Многим из нас помог стать сильными Джек Лондон. Редкий из разведчиков–колымчан равнодушен к этому американцу. Не знаю, есть ли ещё где на карте мира его имя, а у нас на Колыме озеро Джек Лондон плещет голубой волной в высокогорной каменной чаше. Первый географический памятник воздвигнут талантливому писателю колымскими геологами. Это дань нашего уважения певцу северной романтики.
Суровую мы прожили жизнь на Севере. Суровую! В этом нет никакого сомнения. Но увлекательную и не бесполезную. Чьи-то жизни должны быть отданы, чтобы разведать недра земли, сделать её богатства доступными человеку, обжить необжитой край.
И не потому ли, что за многое на Колыме заплачена очень высокая цена, так дорог этот край старым колымчанам?
Моим неизменным спутником на Севере была записная книжка. Ей поверены душевные тайны. Они никому не интересны и никому не будут показаны. Но в записной книжке северянина всегда много заметок и наблюдений, схваченных с натуры в момент их появления и часто совсем короткого существования. Много таких заметок накопил и я.
Все, о чем рассказано в этой книге, я видел сам или слышал в подходящих обстоятельствах от своих бывалых и умных спутников. И я очень хочу, чтобы мои рассказы послужили истинному познанию далёкого Севера, такого, каким он только и может быть в нормальной и спокойной обстановке человеческого труда.
А если бы самому мне удалось повторить свою жизнь с молодых лет, я снова стал бы разведчиком недр на Колыме.
НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ
Время, о котором я сейчас расскажу, было началом золотой Колымы, хотя слухи о золоте ходили по сибирской земле давно и упорно. Старатели исконных российских приисков хлынули за море. Это был в массе своей мутный поток полубродяг, полуавантюристов, ринувшихся на Колыму за лёгкой наживой.