Белая западинка. Судьба степного орла
Шрифт:
— Ну, что вы! Разве можно забыть нашего Айболита? Он же нам ежа выходил.
— Помнишь… Ну так и орла мы к нему отнесли. Захарий Степанович по всем правилам науки вскрыл его и нашёл, что орёл все-таки разбился, хотя и не о землю… Глаз у него зоркий, —объяснил нам Захарий Степанович, — далеко видит, а вот предметы на земле различает неточно. Землемерный столбик он принял за суслика, сидящего столбиком. Все рассчитал верно и смерть свою нашёл из-за точности расчёта: ушибся о столбик. Мышца у него сердечная от удара пострадала. Вся грудная полость оказалась кровью залитой.
— Сердце разорвалось?!
— Выходит, так… Вот и попал он к нам в стеклянный шкаф. Захарий Степанович сам же и шкуру с перьями снял, и выдубил её по-особому, и чучело набил. В такой же вот позе наш орёл сусликов у нор караулил.
Ноги степного орла, до самых когтей опушённые «Густыми коричневатыми перьями, казались обутыми в старинные военные сапоги…
РОДНИК
Для обозначения давних времён у нас на хуторе бытовало своё, понятное только нам одним присловье: «Когда дед Федя коров пас».
Было это в общем-то и не так давно, в войну, но сотворил дед Федя — тогда ещё безусый парень — такое, что имя его навсегда вошло в поговорку.
С самого своего зарождения в нашем хуторе не было хорошей питьевой воды. Маныч всегда был просто горько–солёным. Солоноватой наша вода оказывалась даже в самых благополучных колодцах. Деды мирились с бедой, но всегда мечтали напиться вкусной, чистой воды.
И нежданно–негаданно мечта сбылась. Неподалёку от хутора, в балке Прохладной, издавна ломали камень–ракушечник. На серьёзное дело он не годился — был рыхлый и пористый, но применение в хозяйстве находилось и ему — степь голая была, безлесная.
Ломали–ломали хуторяне ракушечник, и в один воистину прекрасный день во время работы из-под глыбы камня засочилась струйка сладкой, прохладной воды. Нас тогда ещё не было на свете, но легко вообразить радость хуторян, когда появилась эта струйка-—чистая, как стекло, отфильтрованная пористым камнем. Место в балке Прохладной умело расширили, и с тех пор в хуторе было сколько угодно замечательной воды…
Один только раз пастушонок Федька пригнал к роднику стадо в жаркий летний день и лишил хутор вкусной воды. Коровы сумели так навредить роднику, что он от огорчения и обиды зачах.
Шла война. Людям было не до (родника. И напомнил о нем Пал Палыч на ленинском уроке, который проходил у нас каждый месяц в большом школьном зале.
Прямо с урока, хорошо снарядившись, мы отправились в балочку. По традиции она называлась ещё Прохладной, хотя с исчезновением ключа исчезли там и тень, и прохлада.
Молчали с укоризной крутые изломы рыжего ракушечника. Его отмытые обломки потеряли свою чистоту и серыми глыбами устилали сухое ложе, когда-то немолчно шумевшего здесь ключа. Разливаясь, ключ Прохладный наполнял обширное озерцо, давно пересохшее и заросшее по низинке могучими сорными травами. Они захватили и склоны балки и были в этом месте какими-то неправдоподобно огромными. Осот с фиолетовыми корзинками цветов высился в человеческий рост, ощетинясь грозными иглами на концах лопушистых листьев. Круглые, с грецкий орех, колючки красовались на голубом одеревенелом стволе, пбхожем, скорее, на молодое деревце, чем на сорную траву. Зонтики золотисто–жёлтой пижмы расцветали здесь так буйно, что слепило глаза от её солнечного сверкания.
— Одичала совсем балочка, —вздохнул с огорчением Пал Палыч. —А ведь неспроста здесь все такое крупное да сильное. Видно, есть в почве какие-то толкачи роста. Вот и вымахали дикари выше роста человеческого… Ну что ж, давайте начинать…
Дело было несложным, но нелёгким. Предстояло прежде всего освободить ложе ручья от нагромождения камней. Мы относили их в сторону и складывали в аккуратный штабель.
— Подпруживать пригодятся, когда ключ заговорит, — объяснил Пал Палыч.
Ни одной минуты никто не сомневался в том, что «ключ заговорит». Но до этого было ещё очень далеко. Ломиками и кирками мы выдалбливали под самым основанием каменной глыбы просторную пещеру, углубляя её и раздавая в стороны. После того как убрали камни, начали копать по сухому ложу широкую канаву. Земля под лопатами становилась влажной и вязкой. Это обнадёживало и вдохновляло. Мы утвердились в своей уверенности и удвоили усилия.
Пал Палыч методически и неутомимо бил ломом под основание глыбы мягкого ракушечника. И вот, как это и бывает в таких случаях, вдруг из-под лома сильной струёй брызнула освободившаяся от гнёта вода.
— Ура! —закричал Николай. — Вода!
Он тут же сделал стойку и, к общему удовольствию, прошёлся, на руках вдоль бережка будущего ручья. А родник наш набирал силу, сам себе пробивая дорогу…
Наша школа проработала на ожившем ключе все лето. В правлении нам отпустили леса. Мы соорудили над родником деревянный сруб, подпрудили ключ свайной плотинкой. Вымостили к воде дорожки. Переливаясь через плотнику, ключ начал заполнять чашу пересохшего озерца, грозя, как и было в то время, «когда дед Федя коров пас», пробиться светлым ручейком к Манычу. Осенью с помощью Александра Васильевича Зеленцова мы посадили в балке Прохладной тополевую рощу.
Вот такая история всплыла в памяти, когда я гостил у Пал Палыча и заметил на школьном дворе водопроводную колонку.
— А помните, Пал Палыч, как мы тогда родник в балке Прохладной оживляли? — спросил я. — Времена-то как меняются. Водопровод, на хуторе появился. И родник наш больше не нужен.
— Это как сказать, — загадочно улыбнулся Пал Палыч. —Ложись пока спать, а утром и Прохладную навестим.
Утром мы отправились к нашему роднику. Все здесь оказалось не так, как было тогда. На месте лёгонького деревянного сруба стояло добротное, каменной кладки, сооружение. Над крутым берегом обширного озера поперёк расчищенного нами ключа пролегала широкая плотина. По трубе, заделанной в её тело, сильной струёй в озеро низвергалась вода. В каменной будке что-то ритмично гудело. А на высокую бровку балочки, господствуя над хутором, взгромоздился на бетонных столбах водонапорной башни просторный металлический резервуар.
Пал Палыч, довольный произведённым впечатлением, негромко, по–стариковски смеялся.
— Вот тебе и не нужен родничок людям, — сказал он, успокоившись. — Под этим ракушечником целое подземное озеро оказалось. Водопровод наш родниковой водой и живёт.
Тополевая рощица разрослась по балке в густой тенистый лесок. Зеленые деревья скрадывали мрачноватую унылость все таких же диких каменистых выступов. Струя избыточной воды, падавшая из широкой трубы, высветляла в озёрной мути длинную светлую полосу. Я бросил в неё обломок ракушечника. Только на одно мгновение замутил он место падения. И снова — чистая, светлая полоса…
На середину озера выплыла большая стая гусей. И, видно, к мелкому месту подплыли птицы. Белый гусь поднялся в рост, вытянул шею, забил крыльями…
Молча обошли мы тенистую балочку. Под ногами похрустывали рыжие камушки, сложенные из ребристых, слабо склеенных и хорошо сохранившихся створок каких-то древних раковинок.
— Так вот с того лета и пьют хуторяне воду из нашего родника, —сказал Пал Палыч. — И напрасно ты в нем сомневался…