Белая западинка. Судьба степного орла
Шрифт:
Я окликнул старика:
— Здравствуйте, дедушка!
Старик встрепенулся:
— Чего это?
— Здравствуйте, говорю.
— А! Здравствуй, сынок.
— Что вы здесь делаете, дедушка?
— Как — чего?! —удивился старик. —Работаю. Сад колхозный караулю.
— А откуда он тут взялся, этот сад?
Дед окончательно сбросил дрёму и оживился:
— Тут ведь ещё в царское время один лихой коннозаводчик сад себе на потеху развести удумал. И вырастили ему сад люди. Те. груши да яблони по старости повырубили, конечно. Теперь молодые подросли, колхозные… Да пойдём в сторожку.
Старик, видимо, рад был гостю. А мне — молодому газетчику — страшно хотелось узнать в подробностях историю тополевой и дубовой рощи. Оказалось, что это даже и не роща, а своеобразная зелёная стена, которая кольцом обступала колхозный сад. Видно, вольготно жилось невысоким молодым яблоням под зеленой защитой. Они гнулись от обилия зреющих плодов. Кое–где пришлось даже подпереть ветви жердями.
— Считай, поболе ста лет будет тополям. Дубки — те помоложе. Один только разве постарше будет. Когда здесь умные люди тополями сырую балку обсаживали, отцу моему было по девятому годку, а сейчас мне за седьмой десяток перевалило… Ты ешь, сынок, не стесняйся. Медок яблоневый. Майский. Душистый. У нас тут пчельник. Ульи поближе к подсолнухам поставили, когда яблони отцвели. Молодые теперь пчелой правят, образованные. По науке. Старых пасечников отставили. Мы, дескать, не так можем. А они по пуду с улья качают… Пойдём обратно в лесок. Про дубы сподручней у самих дубов рассказывать.
Старик снова привёл меня к старому дубу:
— Ну-ка, давай померяем!
Со смехом попытались мы в два обхвата обнять это кондовое дерево, но не смогли.
— Руки коротки! — сказал довольный произведённым впечатлением старик. —Три их было, таких дуба. От них и вся новая роща пошла. Вокруг уже дети тех стариков, дубки помоложе…
— А где же они, те старики? Вы мне покажете?
— Пет, сынок, не покажу. Один в гражданскую беляки снарядом сокрушили. Под корень, чертяки, угодили, пристрелялись… И падал он страшно, с рёвом. Грозно падал, как герой.
— А откуда вы знаете, дедушка, как он падал?
— Как — откуда? Я ж и сидел на нем. Команду своим подавал, куда палить. Ну, дуб тоже не остался в обиде. Всю ихнюю батарею мы тогда огнём накрыли… А второй немцы в сорок втором загубили. Партизан боялись. Подпилили, сердешного, тросом стальным зачалили и дёрнули тягачом. Техника! Они бы всю рощу порешили. Но успела она ещё помочь нам скрытно под немцев. в самый разгар их злодейства подобраться. Немного их тогда ушло. И тягачи, и пилы, и головы свои — все покидали. Ходом из наших мест побёгли… Теперь вот и молоденькие дубки жёлуди дают. Внуки, выходит, от тех стариков подросли. Доброе дело, сынок, никому невозможно истребить: ни белым генералам, ни коричневым немцам. Никому! Вот такую историю деды в нашей балочке затеяли. И до тебя старания их дотянулись…
Вот так мы познакомились и подружились с Тихоном Спиридоновичем.
Мне полюбилось бывать в его Берендеевом царстве. Я приносил книги, которые Тихон Спиридонович неторопливо и прилежно читал, взгромоздив на нос старинные железные очки с пружинистыми дужками. Он сам был живой книгой природы. Почти безошибочно предсказывал погоду. Для меня золотистое небо на вечерней зорьке было просто
— Может, дождя натянет, давно не было, — сказал я.
— Нет, сынок, вёдрено будет, — возразил Тихон Спиридонович. — Сильно росная трава была ночью. Да и пчела из ульев за взятком летит дружно. Разгуляется день.
День, конечно, разгуливался.
Знал он и чудодейственную целебную силу многих трав.
Обрезали мы как-то с Тихоном Спиридоновичем молодые деревья — учил он меня формировать крону у яблонь, — я действовал неловко и глубоко поранил себе палец. Дед сорвал сочный, свежий лист подорожника, приложил к ранке и завязал палец чистой тряпочкой. Дома я хотел по всем правилам промыть ранку, залить йодом и перевязать стерильным бинтом. Но лечить оказалось нечего: ранка совсем, без следа, затянулась…
Вспомнились мне и нотки обиды, прозвучавшие в рассказе Тихона Спиридоновича при первой нашей встрече. Вот, дескать, отстранили стариков от исконного их дела. Молодые пошли в пасечники. Но самолюбие моего доброго Берендея было удовлетворено в полной мере, когда я привёл к нему на поклон своих молодых приятелей с колхозной пасеки.
— Может, щурка, дедушка, разбойничает? — высказали они догадку.
— Нет, щурка столько навредить не в силах, — уверенно отвёл дед предположение молодых пчеловодов. — Тут, я соображаю, посурьезней дело закручено…
Было жарко и душно. В полную силу цвёл колхозный сад. В белой кипени яблоневого цвета копошились мохнатые золотобрюхие пчелы. Мелькали противные долготелые осы, мешая им работать. Обдумывая что-то непонятное нам, дед бормотал под нос, смешно шевелил губами.
— Не иначе, как они. Больше некому… Только где хоронятся — вот задача.
— О чем это вы, дедушка?
— Не о чем, а о ком. Как завечереет, угомонятся пчелы—приходите снова. Искать станем.
— Кого?
— Пчелоедов!
Так ничего определённого Тихон Спиридонович нам и не посоветовал. Вечером мы снова явились к нему в сад. Дед, видно, уже что-то разведал, был очень доволен собой, но по–прежнему хитровато подмигивал, не говорил нам ничего утешительного.
— Жила у меня в роще одна матёрая берёза, да и та весной нынче засохла. И ни с чего вроде захирела. — Тихон Спиридонович жалостливо вздохнул. — Страсть как жалко дерево! А придётся ва–лить. Да сам-то я не в силах — старый уже, а берёза матёрая, моих годов.
— Так мы вам и повалим её, дедушка, и разделаем за милую душу. Это мы можем.
— На вас только и надея, — засмеялся дед, но как-то загадочно засмеялся, будто подтрунивал над нами.
Нашлись у него в сторожке двуручная пила, топор. Взяли мы инструмент. Пошли валить матёрую берёзу. Силы у нас скопилось богато, и свалили мы засохшее дерево играючи. В стволе его образовалось некрупное дупло — кулак пролезет, не больше. Вокруг этого дупла Тихон Спиридонович и начал колдовать. Он развёл небольшой костерик, расплавил на нем в жестяной банке жёлтую серу. В жидком виде она издавала невообразимую вонь. Но дед её словно и не чувствовал. Он смачивал в расплавленной сере куски пакли и заталкивал их палкой в дупло.