Белая западинка. Судьба степного орла
Шрифт:
Александр Васильевич Зеленцов говорил в классе серьёзно и озабоченно:
— Здесь нужны люди мужественные и смелые. И вы хорошенько подумайте.
Ну, раз мужественные и смелые, тут и думать нечего: Вася и Коля!
— Пусть и Наташа с нами, — неожиданно подал голос Вася.
Колька фыркнул, но Пал Палыч сказал:
— Правильно! Наташа — самостоятельная девочка.
Что касается меня, то я, по–моему, оказался в четвёрке храбрых и мужественных по знакомству, как верный друг истинных наших храбрецов.
Помню, нас обрядили даже в специальную форму. Дали нам темно–зеленые фуражки с
Надо сказать, что Наташа оказалась неожиданно нужным человеком. Нарушители почему-то боялись именно её. Уж очень непримиримо загорались у неё глаза при виде порубщика и воинственно торчали косички. Здоровенные дяди трусливо хватали топоры и торопились скрыться подобру–поздорову. А Наташа кричала им вдогонку:
— Я вас все равно знаю! Вас все равно оштрафуют!
Смешно вспоминать об этом, но, как я теперь понимаю, храбрая она была девочка.
А тогда нам казалось, что присутствие Наташи в нашем лесном сообществе несколько смещало и мельчило наши великие задачи.
Однажды она принесла в класс совсем заморённого, с гноящимися глазами, полосато–серого котёнка.
— Мы — зелёный патруль и обязаны спасти это животное.
— Откуда ты такая грамотная?! — На этот раз удивление Николая прозвучало неподдельно.
Но Наташка у нас была — кремень. И если она решила что-нибудь — так и будет.
— Нечего задавать дурацкие вопросы. Котёнок живой!
Тоже верно. В защиту своих позиций Наташа всегда приводила неоспоримые доводы. Котёнка наш зелёный патруль выходил. Хотели назвать его по традиции—Васькой. Но Вася, что с ним случалось нечасто, слегка поддел своего дружка:
— Лучше Колькой.
— Много чести такому заморышу. Назовём эту кошечку Наташей, — вкрадчиво, поглаживая котёнка, проговорил Николай.
— Это—кот! —доконала его Наташа.
В классе поднялся хохот. Котёнка назвали Колькой, ко всеобщему удовольствию и к явной досаде Николая.
Как и все малыши, котёнок был весёлым, игривым существом, но, став взрослым, превратился в сурового и нелюдимого кота. Всякую попытку приласкать его решительно отвергал — дескать, некогда мне заниматься пустяками, и был таким воинственным, а его намерения всегда настолько не вызывали сомнений, что Кольку нашего даже хуторские собаки побаивались. Ютился он около школьного буфета, но добрую и ласковую буфетчицу, тётю Настю, не признавал. И даже Пал Палыч, обходя стороной лютого кота, с уважительным удивлением покачивал головой:
— Экое чудище свирепое выросло!
Жизнь Колька вёл независимую и делал только то, что сам решал нужным делать. Например, считал своим правом, а может быть, даже обязанностью, таскаться за нами в лес. Как только мы надевали зеленые повязки, кот оказывался тут как тут и всегда замыкал шествие, держась непременно чуть поодаль.
Свои дела в лесу Колька начинал с того, что валился на спину, задирал вверх лапы и, блаженно зажмурившись, катался в прохладной и мягкой мураве. Навалявшись вволю, кот осторожно и деликатно скусывал и жевал какие-то нужные
— Витаминизируется! —немедленно определяла Наташа.
— Почему витаминизируется? —ревниво спрашивал Николай. — Просто жуёт травинки.
— Но ведь он хищник. А вот ест траву. Зачем?
А кот будто оправдывал своё звание хищника. Заслышав теньканье синички на ясене, он преображался: глаза вспыхивали злыми зелёными огоньками, усы топорщились. Он замирал, как напряжённая пружина, готовый к немедленному броску. Но синичка улетала, и Колька опять становился равнодушным ко всему окружающему. Но равнодушие это было обманчивым. В подходящий момент он неожиданно делал резкий прыжок вперёд, и под его могучей лапой погибал незадачливый мышонок… Видимо, инстинкт охотника в нашем коте был неистребим. Я не помню, чтобы ему хоть раз удавалось поймать какую-нибудь пичугу, хотя на деревья он взбирался стремительно и ловко. Лесные птахи были для него все-таки недосягаемы, слишком он был раскормлен.
В тот день жили мы особой заботой. В нашем лесу каким–то чудом от древних времён сохранился могучий дуб. Александр Васильевич говорил, что этому дубу лет четыреста, что он свидетель Смутного времени на Руси, а возможно, даже и современник Ивана Грозного.
По–видимому, когда-то из одного гнёзда выросло два деревца, а потом их основания срослись в один комель, разделявшийся на высоте человеческого роста на два огромных самостоятельных ствола. Пал Палыч определил, что крона нашего великана отбрасывает тень площадью не меньше тысячи квадратных метров. Когда мы пытались обнять этот дуб —четырёх пар наших рук не хватало. Веку этому дубу не было. Каждую весну он покрывался узорной листвой, а в некоторые годы зацветал и одаривал осенью землю крупными спелыми желудями. От них пошла и молодая дубрава в лесничестве.
С некоторого времени в праздничные дни около нашего красавца стали собираться всякие городские гуляки. После них под дубом всегда оставалась куча разного хлама: бутылки, железные банки, пластиковые кульки, обрывки газет. А однажды мы обнаружили около дуба незатушенный костёр и не на шутку встревожились. Было решено огородить славное дерево крепким частоколом.
Александр Васильевич привёз жердей и кольев. На кордоне мы взяли пилу, топоры, лопаты и старательно ладили вокруг дуба надёжную ограду. Не обращая на нас никакого внимания, Колька, хищно затаившись, высматривал недоступных ему пичуг…
Работа была в полном разгаре, и мы не заметили, как на степь, обступившую лес, надвинулась гроза. Вдруг резко похолодало. По лесу побежал ветер, продираясь сквозь грозно зашумевшую листву. Синее небо заволокли непроницаемо–чёрные тучи. Стало темно и страшновато. Сиреневато–яркая стрела молнии вонзилась в тёмную тучу, набухшую влагой, и под грохот грома на землю ринулся дождь. Кот куда-то исчез.
— Под дуб, ребята, под дуб! — скомандовал Николай и бросился к дереву.
— Куда ты?! Нельзя! В грозу под деревом опасно! —закричал Вася сквозь шум и грохот грозы. — Давай назад!