Белая западинка. Судьба степного орла
Шрифт:
— Совсем цыплёнок, —сказал Попов, бережно укрывая больного тёплым полушубком. — Рисковое дело — на Колыме трактор водить… Ну, теперь выходим!
Все мы верили, что выходим, а тракторист по–прежнему лежал с широко открытыми, но ничего не видящими глазами. Странно и жутковато узнать человека таким — живым и чужим всему живому… Рыжеватый, белокожий, с конопушками, которые не согнала и колымская зима… Верно сказал Попов — совсем мальчишка. Даже рыжий пушок, покрывавший его лицо, не старил парня.
Только на третий день тракторист
Вечером мы пили чай — горячий и чёрный, как кипящая смола.
— Ну, парень, — сказал трактористу разомлевший у жаркой печки Попов, —видать, родила тебя мать в совочке. Но всем статьям тебе на этот раз умирать полагалось.
— А я взял да и жить остался! —Тракторист озорно подмигнул старику. — И знаешь, почему? Смерть, она, батя, живых людей сама до смерти боится.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Чаще всего дела человеческие представляются героизмом, когда смотришь на них с дистанции времени. А если невероятное — твоя повседневность и сам ты и твои товарищи живут в невероятном, оно становится нормой, «условием работы». И Попов никогда не считал себя героем. Он просто делал своё таёжное дело со всей возможной добросовестностью и сноровкой.
Разведку мы вели не так далеко от крупного колымского посёлка, но в очень капризном и странном месте: невысокий берег довольно многоводной реки вклинивался узкой долиной в провал между внушительными сопками. По этому провалу бежал говорливый ключ Надёжный.
На стрелке, у впадения Надёжного в речку, стояла наша изба, срубленная плотниками ещё зимой.
Часть продовольствия мы по давно заведённому правилу хранили на вершине сопки, для чего соорудили на четырёх опорах высокий помост: предосторожность в тайге никогда не лишняя.
Беда подобралась нежданно. Вода в речке стала заметно прибывать. Напора Надёжного уже не хватало на то, чтобы «впадать», и он, вздуваясь и пенясь, крутился волчком в своём нешироком устье.
— Не иначе, где-то в горах ливень идёт, — сказал с тревогой По–пов. — Смоет нас к чёртовой матери. И бурундуки с низины на сопку подались. Воду чуют…
Тревога Попова была вполне обоснованной, а поведение бурундуков — не разгаданным пока, но точным признаком надвигающегося наводнения. Разведчики Колымы отлично помнят казус с рекой Армань. Он произошёл в 1938 году. В эту реку с гор хлынул поток такой мощи, что Армань повернула вспять впадавшую в неё Ойру и таким путём пробила себе новое русло к Охотскому морю.
От колымских рек всего жди!
— Думать нечего, — сказал я по праву старшего, — давайте таскать вещи на сопку, к продовольственному складу.
В партии нас было человек десять. Связали мы в узлы постели, одежду, посуду, взяли палатку, топоры, спички, папки с моими записями. Все это в два приёма удалось поднять на сопку. В третий раз мы уже не спустились к своей избе. Со страшной мощью река хлынула в русло Надёжного, затопила пологий берег, подмыла и разметала нашу избу… Все унесло: инструмент, взрывчатку, рацию, затопило шурфы и борозды. Вся работа пошла прахом.
— Несуразное место выбрали, —сказал Попов с досадой и огорчением, — без ума!
— Не мы выбирали. Мы на готовое пришли.
— Вот то-то и оно, что на готовое.
… Попов с тремя рабочими вызвался пробиться в управление. Мы остались на месте. Поставили палатку, соорудили каменный очаг. И потянулись дни томительного ожидания. Ждать всегда тяжко. Ждать в безделье — вдвойне! Дня через три вода схлынула, река, вошла в своё русло. Мы вычерпали воду из недобитых шурфов. Готовились, как могли, к продолжению работ. А Попова все не было. Не появился он и на седьмой и на десятый день…
День ото дня мне становилось все тоскливее и тревожнее. Нет Попова! В тайге все может случиться. В эти дни томительного ожидания я по–настоящему почувствовал, насколько близок мне этот человек. Странно устроена душа человеческая! Ведь с Поповым ушли ещё трое рабочих. Но о них как-то не так остро думалось, а вот нет Попова — и я места себе не могу найти: с ним что-то случилось, с ним беда… По вечерам я поднимался на сопку, подолгу смотрел в ту сторону, откуда мог появиться мой друг с товарищами. Но Попов как в воду канул. А может, и в самом деле канул — мог и утонуть, и с кручи сорваться, и людей недобрых встретить, и зверя… Ждать дальше стало совершенно невыносимо. На исходе второй недели я решил отправиться на розыски…
Попов разбудил нас на рассвете того дня, когда мы снарядились его искать. Оборванный, заросший, щеки ввалились.
— Где остальные ребята? — заволновались мы.
— Живые. Не бойтесь. Версты три отсюда. Сгрузили мы все. На себе таскать придётся.
Было не до расспросов. Мы быстро оделись и пошли за Поповым. Дорогой он все и рассказал нам.
В управление они пришли благополучно, на третий день. Там без особых хлопот снарядили машины со всем необходимым. Попов рассказывать не любил, и каждое слово из него приходилось клещами вытягивать.
— Как же вы ехали? Без дороги?
— Без дороги. Берегом. По малой…
— Благополучно?
— Ничего ехали. Не шибко, но ехали. Всё бы хорошо, да прижим. Она новым руслом пошла, в сторону.
Прижим — это страшная беда колымских приречных дорог. Всем своим многоводьем река прижимается к каменному обрыву сопки, и ходу машинам нет.
— Ну и как же вы?
— На себе через сопку перетаскали. Водители помогли. Спасибо, ребята хорошие.
— Это уже здесь, около нас?
— Нет, ещё вёрст тридцать оставалось. Мы немного на машинах-то проехали.