Белеет парус одинокий. Хуторок в степи
Шрифт:
Они ожидали, что накроют с поличным каких-то опасных бомбистов, что придется обнажить оружие и даже, может быть, стрелять. А вместо этого «усатый» привел их в сад, где люди сидят у костра, мирно хлебают кулеш и не только не боятся, но даже говорят околоточному дерзости. Видать, вышла осечка.
– Милостивый государь, не имею чести знать, кто вы такой… – голосом, дрожащим от гнева, произнес Василий Петрович, вскакивая во весь рост и подходя вплотную к околоточному. – Что вам угодно? По какому праву вы позволяете себе врываться на чужую усадьбу? И… и… и мешаете людям ужинать, – прибавил он и затряс бородой.
– А вы здесь кто такой будете? – строго спросил околоточный.
– Я здесь не буду, а я здесь есть, – сказал Василий Петрович, по-учительски язвительно подчеркивая слова «буду» и «есть». – Я здесь, так сказать, арендатор и полный хозяин на основании нотариального акта; это мои поденные рабочие… батраки, если вам угодно, которых я нанял для обработки сада и виноградника. (Терентий одобрительно закивал головой.) Я – надворный советник Бачей. И я требую, чтобы на мою усадьбу не врывались по ночам посторонние люди! – вдруг крикнул Василий Петрович петушиным голосом и затопал сандалиями.
– Виноват, мы не посторонние, мы полиция, – слегка отступая, сказал околоточный.
– Для меня вы посторонние! – продолжал кричать Василий Петрович. – Я не желаю иметь с вами ничего общего! Зачем вы меня преследуете? Боже мой, когда это наконец кончится! – вдруг сказал он плачущим голосом. – То попечитель учебного округа, то Файг, то мадам Стороженко. А теперь полиция. Оставьте меня в покое! Дайте мне свободно дышать! Ос-тавь-те ме-ня в по-ко-е! В конце концов я поеду и буду жаловаться… градоначальнику… генерал-майору Толмачеву! – снова впадая в ярость, совершенно неожиданно для самого себя крикнул Василий Петрович.
Как ни странно, но его довольно бессвязная речь произвела на околоточного известное впечатление, в особенности упоминание о градоначальнике Толмачеве. Кто его знает, что за птица этот арендатор, надворный советник Бачей? Еще, чего доброго, действительно поедет жаловаться генералу Толмачеву.
– Вы на меня не повышайте голос, – скорее жалобно, чем грозно сказал околоточный и подошел к «усатому», который, расхаживая в темноте под деревьями, самым внимательным образом всматривался по очереди в лица людей, сидящих перед костром.
Околоточный пошептался с «усатым», откашлялся и снова обратился к Василию Петровичу:
– У нас есть сведения, что здесь у вас постоянно происходят всякие нелегальные сходки, читают запрещенные брошюры… гм… и вообще скопляются… А сейчас скопляться строго воспрещается…
– Ваше благородие, – сказал вкрадчивым голосом Аким Перепелицкий, – дак ведь люди скопляются для того, чтобы немножко заработать – ну, там окопать деревья, подвязать виноградник, полить сад… Все-таки лишняя копейка для бедного человека.
– Я не к тебе обращаюсь, – строго сказал околоточный, – а я разговариваю с господином арендатором.
– По-моему, нам с вами совершенно не о чем разговаривать, – сказал Василий Петрович. – Что же касается вашего утверждения, что здесь якобы происходит чтение каких-то запрещенных брошюр и тому подобное, то это плоды вашей досужей фантазии – не больше.
– Так зачем же вы здесь скопляетесь по ночам? – вяло спросил околоточный, для которого уже давно стало ясно, что облава провалилась, так как все равно ничего доказать нельзя.
– А скопляемся мы потому, – ответил Василий Петрович, делая ироническое ударение на слове «скопляемся», – что, с вашего позволения, я здесь читаю лекции.
– Ага, лекции? – встрепенулся околоточный.
– Да, – сказал Василий Петрович, поправляя пенсне, – популярные, общеобразовательные лекции по истории цивилизации, по литературе, по астрономии… Разумеется, в пределах программы, утвержденной министерством народного просвещения… Вас это устраивает?
– По астрономии… – неодобрительно покачал головой околоточный и сморщил толстый нос. – Конечно, если по утвержденной программе, то это ничего… можно…
– Ах, вы разрешаете? – воскликнул Василий Петрович с наигранным восторгом. – Вы разрешаете! Как это любезно с вашей стороны! Ну что ж… В таком случае не смею вас больше задерживать. Впрочем, может быть, вам угодно произвести обыск… изъятие… или как это у вас называется? – тогда сделайте одолжение. Сад к вашим услугам! – торжественно воскликнул Василий Петрович и сделал широкий, гостеприимный жест обеими руками, как бы желая обнять всю эту великолепную степную ночь вместе со всеми ее темными деревьями, костром, светлячками и созвездиями.
«Молодец, папочка, молодец!» – думал Петя, с восхищением глядя на отца, но в это время послышался шум платья и выбежала тетя.
– Что? Что? Что здесь происходит? – задыхаясь, проговорила она, с испугом глядя на околоточного и городовых.
– О, успокойтесь, ничего ужасного, – спокойно сказал Василий Петрович. – Господин околоточный получил неверные сведения – якобы у нас в усадьбе происходят какие-то нелегальные сборища, но, к счастью, все это оказалось недоразумением.
– Ага, я понимаю, – сказала тетя, – это, наверно, по доносу мадам Стороженко.
– Ничего вам не могу доложить определенного, мадам, – сказал околоточный и, сердито пошептавшись с «усатым», махнул рукой городовым.
Городовые немного потоптались на месте, а затем один за другим, белея в темноте, как гуси, проследовали через сад и скрылись за калиткой.
– А что касается этих ваших лекций, то я буду принужден доложить о них господину приставу, – сказал околоточный.