Белое отребье (White Trash)
Шрифт:
– Вперед, – сказал он, улыбаясь. – У меня таких еще много.
Она взяла платок и вытерла глаза. Она хотела высморкаться, но не могла, по крайней мере, не в этот платок и не при нем. Он сел и стал ждать. Она возьмет платок домой и постирает перед тем, как вернуть.
– У тебя все в порядке? – спросил он.
У мистера Джеффриса была хорошая улыбка, его спокойствие на нее подействовало. Его кожа была очень чистой, волосы опрятно зачесаны. Он был джентльмен. Это чувствовалось в его манере говорить и в том, как он двигался, сдерживался, чтобы не обидеть ее, очень осторожно подбирая слова. Она видела, как он раздумывал над тем, что бы значило ее такое поведение, старался не расстроить ее еще больше. Он ей нравился.
– Надеюсь, я не назойлив… – его голос стих.
Она дотронулась до носа:
– Один из пациентов моей палаты умер прошлой ночью, я его немножко знала. У него было такое видение мира, которое мне нравится.
Мистер Джеффрис кивнул. Она не ожидала, что его это заинтересует, в конце концов, он никогда не был знаком с Роном, но видно было, что он ей искренне сочувствует.
– Что у него было не в порядке? – спросил он.
– Вода в легких, но он уже выздоравливал. Когда привезли, он плохо себя чувствовал, бредил, но скоро пришел в себя. Его должны были выписать через несколько дней.
– Он был старым?
– Восемьдесят четыре.
Мистер Джеффрис кивнул. Он был серьезен и уважителен, как будто не ожидал, что от такой ерунды умирают, но это же очевидно, просто ей нужно понять это и принять.
– Я знаю, ты, вероятно, не захочешь меня слушать, но это большая удача. Это гораздо лучше того, что происходит с другими людьми. Может, тебе кажется, что я так тебя успокаиваю, но вспомни мои слова. Иногда смерть в пожилом возрасте – это освобождение.
Она все это знала, но просто его время еще не пришло, она действительно думала, что скоро он поедет домой, и то, что говорил мистер Джеффрис, было правильно, и Салли, и Доун были правы, это просто ее тупость, она слишком привязывается, а ведь надо беречь себя. Она должна с этим справиться, жизнь продолжается, и всегда есть работа, которую нужно делать, работа заставит ее думать о чем-то другом до тех пор, пока она не придет в себя и не сможет смириться с тем, что произошло.
Мистер Джеффрис сделал глоток и поморщился, как если бы напиток был слишком горячим. Он выглядел смущенным, будто думал, что ему не стоило присаживаться рядом с ней, но ведь это так галантно с его стороны, ему не стоило этого делать, он явно был сконфужен, такой же застенчивый, как и Рон.
– Это не есть неправильно – расстраиваться, ты это знаешь. Все, кто здесь работает, по сути своей сиделки. Если бы мы иногда не грустили, мы бы не были людьми. Просто этот случай выбил тебя из равновесия. Если кто-то мучается от боли или страдает, смерть может быть освобождением. Или если они одиноки, иногда они хотят смерти. Я всегда пытаюсь смотреть на это в позитивном аспекте, даже если я и сам в это не верю. Если ты можешь контролировать мысли, тогда ты можешь создать что-то позитивное из негативного. Подумай обо всех сотнях тысяч людей, которые изо всех сил помогают другим. Можно вернуться в древний Египет или Грецию – поверь, там происходило то же самое. Мы движемся вперед огромными шагами. Одну вещь мы можем сказать наверняка – о твоем пациенте заботились наилучшим образом. Теперь ты для него ничего не можешь сделать. Пусть это будет утешением.
Руби кивнула и улыбнулась. Как раз это она и пыталась сделать, посмотреть на вещи с яркой стороны, пыталась превратить несчастный случай в празднество, это все, что ты можешь сделать, они с мамой пытались это сделать, когда умер папа, и чем больше они пытались, тем хуже становилось, он не пожил так долго, как Рон, умер молодым, когда она была ребенком, так что она едва его помнила, и сидеть с Роном было как сидеть с папой, которого у нее никогда не было, он старше, но тоже рассказывает ей истории, ей так этого не хватает, и она помнит, как они плакали и плакали после службы, папа был так молод, это было несправедливо, все приходит слишком рано, часы тикают, а потом останавливаются.
– Я лучше пойду. Надеюсь, что тебе станет лучше.
Она посмотрела, как мистер Джеффрис пересел за другой столик, уселся со своим кофе. По сравнению с тем, в каком состоянии она пришла в кафетерий, она чувствовала себя уже лучше, решила пойти работать дальше, улыбнулась мистеру Джеффрису, проходя мимо, это было приятно, что он грустил вместе с ней, умный человек, и она прошла, снова думая о том, что он сказал, и заставляя себя посмотреть на яркую сторону вещей и вспомнить, как много хороших людей вокруг заботятся о своих товарищах, тоже человеческих существах, посвящают свои жизни, чтобы помогать им.
Что касается здоровья, то все сидят в одной лодке. Страна инвестирует миллиарды фунтов в здравоохранение и исследования, и ученые продолжают трудиться, никогда не останавливаются и не бросают работы, все время настойчиво продвигаются вперед, больше никто не будет раздумывать и пережевывать сопли, если пила распилит тебе руку, и паразиты больше не распространяются с такой интенсивностью, как в прошлом. Болезнь не выглядит как божье наказание, просто раньше так думали, думали, что любая болезнь, которая у тебя есть – ты ее заслужил, и лечение намного сложнее, чем астрология, магия и яды, теперь хирурги используют лазерные скальпели, и ультразвук, и микрощипцы, никто никому не разбивает голову кусками острых камней, чтобы выгнать злых духов, нет Великой Чумы или Черной Смерти, и она попыталась представить вздутые бубоны на своей шее и под мышками, дверь ее дома помечена крестом, и еще оспа с этими язвами и ранами, передающаяся через дыхательные пути, эта удушающая смерть уничтожена вакцинацией, туберкулез атакует легкие, он все еще существует, далеко, за границей, и здесь иногда бывают случайные вспышки, по ничего похожего на то, что было, корь – детская болезнь, но она убила миллионы, и, не прекращаясь, шла эпидемия гриппа, двадцать пять миллионов погибло после первой мировой войны, хотя был прогноз, что нечто распространяется на Дальнем Востоке, все готовы к тому, что смерч пройдет по планете, и она подумала о Роне, и Шанхае, и Гонконге, все эти болезни он мог подхватить в молодости, тогда против них не было средств, и она пела про колечки и розы, затаив дыхание, карман полон цветов, думала об эпидемии, а-тишу, а-тишу, все падает вниз, и бинты, и чистая вода, которой надо заменить кипящее масло, чтобы лечить раненых, и она подумала об Александре Флеминге, открывшем пенициллин, о том, как плесень осела на его бактерии и убила их, и она подумала о Джозефе Листере и антисептиках, Эдварде Дженнере и вакцинах, Марии Кюри и Энтони-Генри Беккереле и их вкладе в радиотерапию, поражающую раковые клетки, и она думала о сканерах и визуализаторах, что-то такое простое, как рентген, может легко проходить сквозь мышцы и нервы, и она думала о тех профи, которые потратили годы, чтобы стать экспертами в своей области, невропатологах, акушерах, гериаторах, кардиологах, педиатрах, они все здесь, в больнице, проводят исследования и заботятся о больных, и она снова возвращалась, думая о препаратах и технологиях, которые разрабатывались годами, антибиотиках и антисептиках, химиотерапии, так много она получает бесплатно, она подгоняла себя, думала про горячую воду, и электричество, и туалеты, а если посмотреть в микроскоп, можно даже увидеть зародыш, и они планировали создать программу по иммунизации, боролись с полиомиелитом, столбняком, корью и даже такой редкой болезнью – атипичной пневмонией, детей кладут в стерильные помещения, а раньше они бы просто умерли, и она могла бы продолжать и продолжать, все дело в том, что все идет к лучшему, они побеждают, и она этим гордилась, действительно гордилась, это странно, но настроение ее улучшилось.
Руби хотелось выйти и напиться, праздновать и плакать одновременно, до нее донесся запах из проезжающей тележки, яблочный пирог и сладкий крем, и коридор был огромной артерией, качающей белые кровяные тельца, с сердцем посередине, он освежает те части, до которых никакое пиво не достанет, мысленно она была уже пьяна, рисунки карандашом на стенах, она подходит ближе к палате и надевает дежурную улыбку, замедляет ход, потому что впереди какая-то семья несет цветы, бархатистые лепестки роз, покрывала из опиумного притона, и она думает о белых голубях, которые хлопают своими крыльями, тысячи перьев, которые разбиваются в мельчайшие частицы, больше и больше, Руби в норме, еще одна тележка гремит тарелками, ди-джей Хромо в голове, он и мистер Джеффрис, два очень разных характера, но с одинаковым посылом, остатки еды и зеленые растения в маленькой прихожей, ведущей в палату, в которой умер Рон, пыль осела на подоконнике, Салли и Доун впереди, в своих накрахмаленных халатах, часики на их запястьях тикают снова и снова, маленькие цепочки и длинные ладони, пакеты с плазмой и стетоскоп на столе в приемной, можно видеть каждую точку пульсации на рисунке ребенка, красным карандашом нарисован отплывающий корабль, рядом с кроватью умершего человека.
10
Медсестра Джеймс была старательным работником и серьезной молодой женщиной. Она приняла близко к сердцу смерть пациента, но мистер Джеффрис полагал, что эту слабость можно простить. До тех пор, пока такие эмоциональные взрывы не войдут в привычку. Она явно была эмоциональна. Видимо, даже немного нестабильна. Но такое можно ожидать. Она скоро забудет о смерти мистера Доуза. Чтобы эффективно выполнять работу в больнице, нужно смириться со смертью пациента. Если доктора или персонал будут привязываться к каждому пациенту, с которым они работают, то система рухнет. Эмоции, конечно, естественны, но недопустимы, когда надо работать с таким количеством больных. Персонал должен держать дистанцию. Ради пациентов работники должны оставаться безучастными. Но даже эти слезы показывали, насколько ответственно медсестра Джеймс относится к своей работе, и он надеется, что скоро она смирится с потерей Доуза.