Белое перо

Шульц Гектор

– Понятно, – рассмеялась девушка. – Я думаю, что многие бы променяли свой родной дом на возможность щелкать пальцами и наполнять кошелек.

– Люди, да. И не только дом, но и душу. Но не падшие, – фыркнул демон. – Мы презираем материальные блага, но отдаем им должное. К примеру, черному кофе. И я сейчас не о той омерзительной жиже, которую подают здесь.

– И где же был самый идеальный кофе? – саркастично спросила Виктория.

– В Иудее, – коротко ответил Элигос.

– Эм… ты хотел сказать в Израиле?

– Нет, я хотел сказать в Иудее. Тысячу

лет назад.

– Это объясняет твое странное поведение и удивление поездам и машинам. Частично, – кивнула девушка.

– Частично, – демон сделал акцент на этом слове и улыбнулся. – Лучший кофе, что я пробовал, был в Иудее. Тот толстый брадобрей, который дал мне приют, приготовил этот дивный напиток. Отведав его, я на миг вернулся домой, Виктория. Терпкий, горький, горячий. А запах… один запах заставляет мое черное сердце биться в экстазе и желать его вновь.

– У нас это называется зависимость. Кофейная зависимость.

– Увы, человечество создало много запретных удовольствий, к которым быстро привыкаешь, а отвыкнуть невозможно, – кивнул Элигос. – И кофе – одно из них.

– Тогда тебе надо заказывать кофе в кофейнях, а не в поездах. Тут подают растворимый, а судя по твоим восторженным словам, ты пил настоящий, вареный кофе.

– Возможно. Я предпочитаю наслаждаться готовым продуктом, а не узнавать, как его готовят, – усмехнулся демон. Виктория улыбнулась и, вспомнив о чем-то, грустно вздохнула, что не ускользнуло от внимания её попутчика. – Примерно через час мы прибудем в Прагу, но я не вижу на твоем лице радости. Такое лицо было у ворот приюта, и такое же сейчас. В чем дело, Виктория? Ты боишься?

– Боюсь. Боюсь, что не найду слов, когда увижу их.

– Глупости. Найдешь. Впусти в свое сердце ярость, а когда она закипит, вылей её на их ничего не понимающие физиономии, – ехидно ответил Элигос.

– Я не держу на них обиды, Элигос, – ответила девушка, заставив демона удивленно хмыкнуть.

– Вообще? – уточнил он. – И не желаешь накричать на них, обругать их бранными словами, облить их циничным кипятком своих упреков?

– Вообще. Это мои родители. Если они отдали меня в приют, значит, что-то случилось. И я хочу узнать, почему они это сделали, а не обругать их. Я смирилась со своей жизнью и хочу лишь получить ответы на вопросы, которые терзали меня все это время.

– Ох, люди, вы такие мягкие, когда это совсем не к месту, – покачал головой Элигос. – Авраам тоже колебался, когда занес нож над Исааком. Хотя, казалось бы, что может быть проще?

– Я не хочу заносить над ними нож, Элигос. Я хочу ответ на вопрос.

– Это я уже слышал.

– Мне кажется, что в тебе нет ненависти к своим родителям.

– Почему же? – рассмеялся Элигос. – Ты знаешь меня только два дня, а уже читаешь, как открытую книгу?

– Нет. Когда говоришь об отце, ты говоришь без ненависти. Но с обидой.

– Конечно с обидой. Изгнать меня и братьев за то, что я хотел свободы, – это очень обидно. Но в чем-то ты права, Виктория. Ненависть – это человеческое изобретение, как и деньги. Ни ангелы, ни демоны

ей не подвержены. Ненависть – дочь свободы. Свобода – вообще очень продуктивная мать, знаешь ли. И это далеко не самый худший её ребенок. Хоть и уродливый.

– Я думала, что демоны уродливы.

– Очередная глупость из глупых книг, – отмахнулся демон. – Не всему стоит верить слепо, юная леди.

– Но в фильмах и книгах демоны всегда изображались уродливыми.

– Так людям проще проводить сравнение добра и зла, – вздохнул Элигос, доставая портсигар. – В вашем воображении зло всегда черное и уродливое, а добро белое и пушистое, как тот щенок с картинки, которую ты умыкнула у мнимого немого.

– Я не умыкнула, а оставила за нее деньги на столе, – покраснела Виктория, вызвав у Элигоса смешок.

– Даже так? Хм. Ладно, вернемся к вашим человеческим глупостям. Почему демоны должны быть уродливы, если они когда-то были ангелами? [13] Ах, да. Понимаю. Отец разгневался на нас и изменил наш лик, так?

13

Еще одна альтернативная версия мифа о Люцифере, согласно которому лица падших не были изменены, но в них проявились черты непокорности и злобы.

– Ага.

– Опять же, миф. И довольно глупый. Нас изгнали, а не облили кипятком, как каменотес Левей своего сына, когда тот забавлялся с козой в кустах. Но изменения были, хоть и незначительные. Видишь ли, мы стали показательным примером того, что случится с ангелом, если он решит задуматься о свободе. Наши лики остались прекрасными, как ты сама можешь видеть, – Элигос улыбнулся и указал пальцем на свое лицо, заставив Викторию в очередной раз покраснеть. – Но со временем в них появилось нечто другое. В голосе, в чертах лица, в движениях.

– Злое?

– Можно сказать и так, – уклончиво ответил Элигос. – Но никаких щупалец, трех пастей, гадючих рук и скорпионьих ног у нас нет.

– Даже у… – Виктория замялась, не решаясь озвучить имя.

– Люцифера? – уточнил демон. – Да, даже у него. Единственное изменение было в том, что наши крылья почернели, словно из них откачали Божественный свет. Но бесы и прочие кошмары идеально подходят под то, что люди выдумали. Тут вам и пасти, и ужасные морды, и ядовитая слюна. Людская фантазия что только не придумает.

– И все они обитают в Аду? Ну, бесы и кошмары.

– Да.

– Какой он?

– Ад? – усмехнулся Элигос и добавил более строго: – Ад уникальный, юная леди. Он соткан из грехов, как человеческая одежда из нитей. Но говорить о нем я не хочу. Все-таки это мой дом. Новый дом.

– Хорошо, прости, Элигос, – зевнула Виктория и, свернувшись калачиком на сиденье, закрыла глаза. – Я вздремну немного. Ты тоже можешь вздремнуть.

– Я никогда не сплю, – рассмеялся демон. – Где еще встретишь такого невежественного человека, м? Ладно. Спи, Виктория. Я разбужу тебя, когда мы приедем.