Белое перо
Шрифт:
– Я понимаю тебя, как понимаю и то, что ты хочешь здесь найти, – спустя минуту, ответила монахиня. – Но мы не имеем права сообщать воспитанницам, пусть и бывшим, конфиденциальные сведения.
– Не имеете или не хотите, сестра? – спросил Элигос, закинув ногу на ногу. Глаза демона мрачно отражали свечи, а в воздухе ощутимо запахло угрозой, когда он произнес эти слова совершенно будничным голосом. Монахиня тряхнула головой, прогоняя наваждение, и, сжав четки, вздохнула.
– Не могу. Я, как и все сестры, давала клятву. Для нас, господин Элай, это не просто слова.
– Охотно верю, сестра. Вы, как и все слуги Отца,
– Простите, я не…
– Я не закончил, сестра, – мягко перебил её Элигос, но лицо демона было очень серьезным. Как и взгляд, который он не сводил с монахини. – Я думаю, что нам нужно поговорить наедине. Виктория, оставь нас, пожалуйста.
– Но…
– Он прав, дитя, – кивнула мать-настоятельница, улыбнувшись девушке. – На заднем дворе еще стоит твоя любимая беседка, увитая плющом.
– Правда? – Виктория всхлипнула и, сжав губы, криво улыбнулась. – Я же так любила там читать.
– Да, я помню. Ты пропадала там каждую свободную минуту и сидела до самой темноты. Возможно, там ты обретешь спокойствие, которого сейчас нет в твоей душе.
– Я скоро приду, – заверил её Элигос и, дождавшись, когда девушка покинет кабинет, встал со стула и подошел к тяжелому бронзовому кресту, стоящему на каминной полке.
Демон внимательно изучил его и, вздохнув, вернулся на стул, после чего повернулся к матери настоятельнице. Он выдержал её оценивающий взгляд, а затем, достав из кармана портсигар, вытащил из него сигарету, но прикуривать её не стал. Лишь поднес к длинному носу и вдохнул аромат табака.
– Прошу меня простить. Здесь слишком пахнет святостью, – криво улыбнулся он, вновь вдыхая запах сигареты. – Этот запах очень сильно напоминает мне об утраченном доме.
– Вы тоже воспитывались в приюте? – спросила монахиня. Демон тихо рассмеялся и покачал головой.
– Отчасти, сестра. У меня был Отец когда-то. Но я разгневал Его, как и мои братья. За это Он лишил нас дома.
– Пути Господни неисповедимы, – ответила монахиня. – То, что он лишил вас дома, еще не значит, что он разлюбил вас.
– О, еще как значит, сестра, – улыбнулся Элигос. – Я знаю, что вы скажете дальше. «Его любовь все еще жива. Она в ваших сердцах и в ваших душах. Вы – его плоть и кровь. Бла-бла-бла». Это глупость. Любящий отец не лишает своего ребенка дома и своей милости за то, что ребенок выбрал свободу.
– А если это испытание, посланное вам Небесами?
– Тогда я его провалил, – мрачно усмехнулся демон. – Я смирился с этим, хотя обида в моей душе еще жива. И она продолжает расти в моей груди и груди моих братьев. Но я сам выбрал это, как и мои братья. А Виктория… Виктория не выбирала. За неё сделали выбор другие. Те, кто выплюнул её в этот мир, бросил на крыльце вашего приюта и сбежал в ночь, оставив о себе лишь запись в пыльной книге. Как вы думаете, сестра, во что превратится любовь, если её смешать с мыслями о предательстве? Я отвечу. Получится ненависть. Кипящий котел ненависти на месте любящей и чистой души. Время ценно, сестра. А у Виктории этого времени почти что нет.
– Я понимаю, к чему вы клоните, – вздохнула монахиня. – Вы просите меня нарушить клятву, которую я давала. Вы искушаете меня, взяв в качестве оружия невинное дитя. Ваши мысли пропитаны злом, а душа темна, как ночь.
– Я не скрываю этого, – ответил
– Кто вы? – тихо спросила монахиня, утирая вспотевший лоб дрожащей рукой. Она метнула в сторону черноглазого демона напуганный взгляд и поджала губы, не в силах справиться с их дрожью.
– Помогите Виктории, сестра. В первую очередь, вы давали эту клятву, – жестко ответил Элигос и, слабо улыбнувшись, вернулся на стул. – Помогать тем, кому нужна помощь.
Мать-настоятельница слабо кивнула и, достав из внутреннего шкафчика толстую книгу, углубилась в нее. Затем, не отрывая взгляда, она взяла листок бумаги и написала на нем адрес.
– Возьмите, – безжизненным голосом сказала она, протягивая Элигосу бумагу. – Это адрес родителей Виктории. А теперь покиньте этот дом и никогда сюда не возвращайтесь.
– Вам не стоит бояться меня, сестра. Сейчас я вижу, что в вашей душе есть свет. Он призрачный и слабый. Его может затушить даже легкий взмах черного крыла. Берегите этот свет, сестра. Только простив себя, вы получите долгожданное прощение, – усмехнулся демон и, поклонившись монахине, вышел из кабинета.
Элигос нашел Викторию на заднем дворе, сидящую в каменной беседке, чьи стены покрывал плющ. Девушка была задумчива, а увидев демона, слабо ему улыбнулась и похлопала рукой по отполированным до блеска деревянным сиденьям. Элигос хмыкнул и, достав из кармана портсигар, закурил сигарету, после чего присел рядом и протянул Виктории клочок бумаги, на котором дрожащей рукой монахини был написан адрес одного дома в Праге.
– У тебя получилось, – больше констатировала, чем спросила, сказала Виктория. – Я думала, что ничего не выйдет. Матушка Доминика всегда была жесткой женщиной, которая превыше всего ставила клятвы.
– Она человек, как и ты. А людям свойственно нарушать клятвы. Но поверь мне, твоя дражайшая мать Доминика не нарушила никаких клятв, – ответил Элигос, выпуская под крышу беседки колечко.
– Получается, что она солгала?
– Нет. Она верит, что это была клятва, но это простое обещание, данное ей другому человеку, – сказал демон, проводя рукой по старому прохладному камню. – И она поступила правильно, чему я удивлен.
– Почему?
– Когда свет в душе разбавляется тьмой, он никогда не станет прежним светом – чистым и ослепляющим. Он будет серым и тусклым. Но в её душе я увидел этот свет. Чистый свет, – вздохнул Элигос, массируя виски пальцами. – Он слабый, но он есть. Словно когда-то потерянное решило вернуться.
– Знаешь, Элигос. Ты не перестаешь удивлять, – рассмеялась Виктория, заставив улыбнуться и мужчину.
– Все-то ты знаешь, – усмехнулся он и нахмурил брови. – Так, если ты насиделась тут, то нам пора. У меня в горле першит от святости этого места.