Белое проклятие (сборник)
Шрифт:
– Начало многообещающее, – усмехнулся Семенов.
– С Макухиным, – Гаранин пропустил реплику мимо ушей, – и с его свитой. Своенравен, упрям, дерзок на язык…
– Тоже неплохой набор.
– По молодости – ему двадцать три года. И при всем этом абсолютно, предельно честен. Ни грамма фальши.
– А работник?
– Вспомни, какую дизельную получил от него твой любимый Дугин.
– Неплохую, – кивнул Семенов. – Действительно ругал его Макухин. Да еще как!.. Ты ручаешься за Филатова?
– Пожалуй, да.
– Тогда зови, будем знакомиться. Только, чур, Андрей: как заявится – уйди, не дави на меня, не на рыбалку напарника подбираем.
Филатов и Бармин
Семенов с любопытством смотрел на Филатова. Сложения парень мощного, а совсем юный, даже бриться безопаской как следует не научился, – свежий и довольно глубокий порез на подбородке. Черноволосый и глаза черные, острые, такие из ласковых легко могут стать недобрыми, – выразительные глаза. На стуле сидит, как на лошади, каждый мускул нетерпеливо подрагивает. Взрывной паренек, подумал Семенов, с мгновенной реакцией.
– Это у вас так положено – изучать человека? – вдруг пробурчал Филатов.
– Извините, я просто задумался.
– Чего передо мной извиняться, я не девочка. Я к тому, что молчим, как на собрании.
– Вопрос поставлен правильно. – Семенов улыбнулся. – Как ваше отчество?
– Отчество? – удивился Филатов. – Вы человек немолодой, вас можно и по отчеству, а меня зачем? Веня – и все дела.
Семенову стало весело.
– Ты, Веня, прав, я человек в годах. Тридцать восьмой пошел.
– Вот видите. – Филатов сочувственно кивнул. – А с виду вы еще ничего себе.
– Спасибо. – Семенов отвернулся, чтобы скрыть улыбку. – Значит, собрался на Новолазаревскую?
– Если возьмут, – настороженно ответил Филатов.
– А на Восток не хотел бы?
– Ну вот, – оживился Филатов. – А то вокруг да около… Конечно!
– А хорошо себе представляешь, что это такое – Восток?
– Саша Бармин, доктор наш, весь дрейф рассказывал, до смерти пугал: холод собачий, дышать нечем и прочее. Вот кого бы вам пригласить – Бармина!
– Рекомендуешь?
– Хитрите, Сергей Николаич, вы же его лучше меня знаете.
– Дружил с ним?
– В общем, да. С удовольствием, как говорят, общался.
– А ведь он тоже не очень молод, тридцать один год.
– Ну, это еще терпимо.
Семенов снова отвернулся. Парень, кажется, забавный.
– А за что Макухин тебя невзлюбил?
Филатов нахмурился.
– Ага, значит, и вам накапал… Тогда давайте напрямоту. Андрей Иваныч рекомендовал вам меня как классного дизелиста?
Семенов кивнул.
– А он не говорил, что я для начальства человек неудобный?
– Почему?
– Спорить люблю, личные мнения при себе держать не умею. Охотно ими делюсь.
– С начальством?
– Бывает, и с ним, – с тем же вызовом продолжал Филатов. – Если имеете в виду лично товарища Макухина. Он всех, кто пониже рангом, винтиками считает. На этой почве и расходились. Работу делал, как положено, а наступать на себя не давал, мозоли от этого бывают.
Семенов прошелся по номеру. Парень – что порох, далеко не лучшее качество для трудной зимовки. Явно любит собой покрасоваться, да и самоуверенности ему не занимать, хотя били его, наверное, часто, у таких жизнь редко течет гладко, слишком ершистый… Рубит с плеча от простоты? Вряд ли, на простака Филатов не очень-то похож… Прямота, честность? Возможно. Качества превосходные, однако бывает, что такие правдолюбцы начинают «качать права» в самой неподходящей ситуации, когда единственную правду знает только начальник. И тогда прямота, честность и жажда справедливости – жаль, тебя нет рядом, Андрей, могли бы поспорить – выливаются в губительную для коллектива склоку… Не из таких ли правдолюбцев Филатов?
Семенов колебался. Не взять Филатова – значит обидеть Андрея, чутью которого привык доверять. Андрей ошибается редко, но все же такие случаи бывали: слишком многое он прощает людям, в которых, как он говорит, «ни грамма фальши». Но не только из этого, из других важных слагаемых складывается полярник… Было бы время «обкатать на всех режимах», проверить, так нет этого времени… Рискнуть?
– Так что, не берете?
Напрягся, сжался, как пружина, подумал Семенов. Силы много, воли – еще не знаю, а вот такта маловато. И все же парень чем-то ему нравился.
– Не опережай события, Веня. Женат?
– Рано мне жениться, подожду. Мир хочу посмотреть.
– Поэтому – в Антарктиду?
– Конечно! Одна дорога, говорят, чего стоит, два океана и стоянки в инпортах!
– Родители?
– Мать умерла, отец с мачехой живет… А других родственников нет, ни здесь, ни за границей, я все в анкете написал, в отделе кадров.
– Твоя анкета меня не интересует. Учиться дальше собираешься?
– Обойдусь. Валька Горохов, друг детства, за пять лет в институте от зубрежки высох и сто двадцать получает. А я двести где хочешь заработаю с восемью классами.
– У меня на станции все чему-нибудь учатся, – сказал Семенов. – И тебе придется, иначе будешь белой вороной.
– Значит, берете? – обрадовался Филатов. – А то я уже разволновался.
– С этим условием, – напомнил Семенов. – Американский ученый будет с нами зимовать, язык можешь выучить.
– Заманчиво! – охотно согласился Филатов.
Он явно повеселел, уселся поудобнее, разжал скованные руки.
– Теперь можешь задавать вопросы мне, – предложил Семенов.
– А я про вас все знаю, – выпалил Филатов. – Мне Саша рассказывал. И про то, как из шурфа на Востоке выбирались, и разное другое.
– Всыплю я твоему Саше!
– Фу ты, черт! – расстроился Филатов. – Болтун – находка для шпиона…
– Ладно, – проворчал Семенов. – Только зря полагаешь, что со мной очень легко будет. Здесь Саша тебя явно дезинформировал.
– Ну, работы я не боюсь… – Филатов снова приободрился. – Шея здоровая, любой хомут налезет… А с этим на вашем полюсе как, сухой закон?
– Сам не очень-то захочешь, кислорода в воздухе маловато, горная болезнь одолевать будет. Даже курить бросишь.
– Ну, это мы еще посмотрим… Платить-то за горную болезнь и прочие удовольствия как будете?