Белое солнце Пойнтера
Шрифт:
Все равно остальные высокие гости уже отбыли, так что не перед кем особо позориться. Изрядно покосившись на чутких рессорах, коляска отвалила от стоянки и ни шатко ни валко отправилась по маршруту, впечатанному в память заклятием усиления, в Академический квартал.
Пожалуй, это было самое зеленое место города. Пусть вся зелень росла в громадных горшках с принудительным поливом от каменных арыков и акведуков в пару футов высотой, но по сравнению со знакомой частью Хасиры от стены до Посольского Квартала и это было что-то. В посольстве садик предполагался, но небрежением предшественника был заброшен и иссох, а до дворцового сада султана мы как-то пока не добрались, хотя и видели
Ограда академии смотрелась чисто символической – трехфутовый бордюр из кубических каменных блоков, с воротами из кубов на фут больше, увенчанных плоскими чашами с горящим даже среди дня огнем. За ними начиналась площадь, полого восходящая низкими, но широкими ступенями, на которой располагались приземистые и солидные здания колледжей, увитых все той же зеленью.
Памела не обманула – у ворот ее действительно поджидали. Да кто – академики, натуральные, и не один, а целых трое!
Кроме вчерашнего дедка-богомола, в комитет по встрече входил еще тучный полуседой здоровяк, увешанный секстантами и прочими морскими инструментами на массивных цепях, и быстроглазый коренастый крепыш в тех же годах, обритый наголо наподобие армейского чина. Оба человеческой крови, что примечательно, по крайней мере, на мой взгляд.
Студенты же в бирюзовых чалмах почтительно толпились в сторонке, с не меньшим оживлением обсуждая наше приближение. Среди них людей и драконидов было равное число – в молодости дурь распространена поровну, без различия расы и сословия.
Чем только взяла этих ученых мужей городская оторва самое большее с начальным образованием? Одной смазливой мордашки тут маловато будет, нужен притягательный артефакт посильнее.
Ладно эти старые умники-заумники, которым кому демон в ребро под седину в бороде, кому отеческие чувства за неспособностью к прочим в голову вступили. Студиозусы-то с чего запали на простецкую пышечку? У них по возрасту затмению в мозгах еще не время, на заучившихся до потери соображения тоже не похожи. А куколок и поаппетитнее полноватой для своего роста унтер-бандерши по Хасире бродит немерено, причем одето на них не в пример меньше. Кроме набедренных, грудные повязки носят лишь те, кому необходимо поддерживать их содержимое. Остальные еще и к соскам украшения привешивают, словно других мест им не хватает, вроде ушей, ноздрей и бровей. Пемси при всей своей преступной буйности анарисского разлива по сравнению с местными домашними девочками – скромница!
Наверное, на эту самую хваткость тертой жизнью натуры в неистрепанной, симпатичной упаковке и ведутся что старые, что малые умники, закосневшие в своих отвлеченных занятиях. Реалистичности и привычки мгновенно реагировать им по жизни не хватает, а тут такого добра хоть тресни, на целую академию с избытком хватит!
– Рады видеть представителей свободного Анарисса, служащего нам примером гармоничного развития! – не дожидаясь, когда коляска остановится, зычно возгласил здоровяк, смахивающий на пере кормленную касатку.
Оставалось только кивнуть ему, приложив два пальца к треуголке. Ну-ну. Нашел образец гармонии…
Хотя чужое издали всегда кажется лучше своего устроенным. Покуда сам не проживешь внутри красивой картинки изрядный кусок жизни, не поверишь, что за очарованием дальнего и незнакомого может скрываться свое непотребство. А то и привычное.
– Действительно, давно пора отбросить навязшие в зубах сказки про Халеда и жить своим умом! – присоединился к первому ученому мужу бритоголовый, дотерпев-таки до момента, когда экипаж встал и Пемси соскочила с него, не дожидаясь помощи. – Тут будет полезен любой успешный опыт… А те, кто стоит на его дороге, безусловно враждебны при всем их так называемом великолепии!
На это у меня и вовсе ответа не было. Не пожимать же плечами неприязненно. Свое хаять каждый готов, не задумываясь, отчего оно именно такое, как привилось и удержалось здесь, не сменившись иным за тысячелетия. Мне, к примеру, слова «Халедаты» раз за разом становятся понятными и значимыми именно тут, на ее родине.
Хотя насчет носителей так называемого великолепия – нельзя не согласиться.
Хорошо хоть ветхий научный дедок не изрек никакой благодурости, а лишь поклонился нам и, галантно взяв под руку заробевшую пышечку, провел ее в ворота. Там уже поджидала подобравшаяся поближе галдящая толпа студиозусов. Зелено-голубые чалмы окружили золотистую голову Памелы и повлекли польщенную таким вниманием девчонку вглубь, к скамьям в тени увитых зеленью навесов. Словно морские валы одинокую лодку…
Махнув рукой к треуголке на прощание, я тронул скакунов с места в рысь, спеша увести коляску прочь. Оставаться не слишком-то хотелось из-за чувства неловкости за свою страну, принаряженную, будто мошенник, выставляющий себя святошей.
– Это, что ли, та бирюза, которой суждено править Хисахом? – не удержавшись, спросил я через плечо сидевшую позади драконидку, указывая на удаляющуюся ученую братию.
– Судьба знает, мой повелитель, – беспечно, как показалось, ответила она. – Истинная бирюза окажет себя в свете без теней…
Вразумительным это заявление я бы не назвал, но и глупым – тоже. Глупость и безумие разные вещи, а прорицание, которому посвятила себя Говорящая с Судьбой, издревле сродни безумию…
Впрочем, не нам первым хотелось бы пройти по тонкой грани между высоким безумием и низкой глупостью, не слишком склоняясь к одной из сторон.
На третий день нашего пребывания в Хасире вечные сумерки за окном уже никого не обманывали. Утро наступило, а значит, настала пора исполнить одну задумку, пришедшую в голову еще вчера, когда мы с женами и наложницей наконец-то освоили посольскую баню, вдоволь поплескавшись после утомительного парада.
Вчерашний день достаточно прояснил отношение армии и образования к переменам, затеваемым Музафаром. По различным причинам и с различными целями военные и ученые выказывали свое неприятие настолько явно, насколько им позволяла ситуация. Последние так и вовсе ничуть не сдерживаясь.
Осталось выяснить, как сие воспринимает прочий народ. Не занятый службой или магическими изысканиями, чиновниками всех стран снисходительно именуемый простым. Если б все было так просто…
Сети осведомителей от покойного посла я не унаследовал. Да и записей каких-либо тоже – во всяком случае, за ближайшие две-три сотни лет. В последнее время высокородный ау Гуотт явно запустил агентурную работу, пренебрегая ею по старости или из лени. А может, проведя в Хисахе без малого тысячу лет, он уже не нуждался в сторонних источниках, растворясь в среде и держа все необходимое в памяти. Во всяком случае, насквозь местные интерьеры в большей части помещений посольства можно было истолковать и так.
Но мне явно было далеко до такого совершенства, да и времени в запасе имелось не в пример меньше. Что-то подсказывало – разбираться в ситуации надо быстро, пока флайбот в небо не отчалил. То есть не произошло необратимого изменения нынешней политической ситуации под воздействием позавчерашних нововведений Великого Визиря.
Способ получить необходимую информацию, не полагаясь на отсутствующих агентов или сомнительную избирательность магических шаров, существовал. Исконно местный, хисахский, введенный в употребление самолично принцем Халедом.