Белое солнце пустыни
Шрифт:
— Подземный ход, говоришь… И куда же он ведет?
— За пределы поселка. Туда, где станция и нефтяные баки.
— Братская могила — твой подземный ход… Выйду наружу — далеко я с ними пешком уйду? — Сухов взглянул на женщин. — Нет, Лебедев, здесь мне способней… — Внезапно он вздрогнул, выпрямился, словно его подтолкнуло что-то. Пристально посмотрел на Лебедева и сказал: — Баки, говоришь?..
Десятка четыре всадников, впереди которых мчался почерневший от злости Абдулла, ворвались в Педжент — крича и паля в воздух. Затем половина из них рассыпалась по улочкам и дворам поселка. Остальные неслись к зданию дворца. Несколько пулеметных очередей ударили по его окнам, стенам — посыпались куски штукатурки, зазвенели осколки стекла.
Нукеры, спрыгнув с коней, высадили двери и вбежали во дворец. Рассыпавшись по этажам, они прочесывали комнату за комнатой в поисках Сухова и женщин.
Двое рванули дверь женского общежития — там было пусто, лишь стояли кровати с именами женщин на табличках у изголовья да валялось кое-что из одежды. Четверо залезли на крышу — там тоже никого не обнаружили.
— Никого нет, ага! — вскоре доложили Абдулле, который ждал во дворе, нетерпеливо поигрывая камчой и посматривая на плиты двора, словно пересчитывая их. — Как в землю провалились!..
— Искать! — гневно крикнул Абдулла. — Все перевернуть, но найти!
Сухов, разгребая руками песок, вылез на свет Божий из почти засыпанного у выхода подземного туннеля. По очереди выволок женщин… В ложбине перед ним стояли два огромных нефтяных бака. Покрытые ржавчиной, в выпуклых заклепках и потеках, они инородно возвышались среди песков. Немного в стороне, на занесенных песком рельсах, стояла платформа с небольшой, когда-то выбеленной, а теперь также покрытой грязными пятнами, цистерной.
Сухов, оглядев баки, подбежал к тому, что стоял подальше, и почти в упор дал по нему очередь из пулемета. Ржавчина красным дымком отлетела от железа, и на нем осталась череда совсем небольших сверкающих вмятинок. Сплющенные комочки свинца упали на песок. Сухов удовлетворенно осклабился и махнул рукой женщинам. Те, увязая в песке, гурьбой, как козы, бросились к нему.
Абдулла нервно расхаживал по плитам двора. По одному, по двое появлялись и вновь исчезали нукеры, но никто из них не обнаружил никаких следов Сухова и женщин.
Хмурясь, Абдулла присел на широкую ступень каменного крыльца. Из дворца вышел еще один его нукер в халате и тюбетейке и, склонившись, протянул ему большой с длинным стволом пистолет.
— Это твой маузер, ага. Ты забыл его в комнате женщин.
Не знал несчастный нукер, что эта услуга окажется роковой для него.
Абдулла поморщился, вспомнив, как он «забыл» свой маузер, но принял его от нукера, чуть склонив голову. Обоймы в пистолете не было — предусмотрительный Сухов вынул ее, и теперь маузер можно было употреблять только в качестве молотка. Абдулла усмехнулся и достал из верхнего кармана френча запасную обойму с пулями. Вогнал ее ударом ладони. Маузер был любимым оружием Абдуллы. Тяжелый пистолет удобно покоился в его большой сильной ладони, что называется — был по руке. Кроме того, деревянный футляр маузера являлся также и его прикладом, что намного повышало меткость стрельбы вдаль. Этот футляр Абдулла сохранил, твердо надеясь забрать у Сухова маузер назад. Федор маузером не воспользовался, поскольку, как нам уже известно, считал самым надежным оружием револьвер.
Один за другим во дворе появились всадники, которые прочесывали поселок. Они тоже нигде не обнаружили беглецов.
К Абдулле подошел Аристарх. Он был единственным, кого Абдулла выделял среди других, уважал и с кем был почти на дружеской ноге.
Аристарх тихо сказал ему на ухо:
— Надо уходить, Абдулла. Рахимов вот-вот появится. Абдулла и сам понимал это, но никак не хотел смириться с поражением.
Рядом раздался возмущенный, срывающийся на фальцет голос:
— Как вы смеете? Сейчас же отпустите меня!
Абдулла повернул голову. К нему подтащили отчаянно упирающегося Лебедева, который обеими руками прижимал к себе икону.
— Пусти его, Ахмед, — сказал Абдулла и внимательно посмотрел в глаза хранителю. — Лебедев, где они? Ты должен знать.
Лебедев на миг отвел взгляд, и Абдулла понял, что русскому известна тайна исчезновения женщин.
— Где они? — повторил Абдулла.
— Абдулла, немедленно прекрати разбой и оставь дворец! — нервничая, снова повысил голос Лебедев. — Ни каких женщин здесь нет!.. Я вынужден буду сообщить Алимхану…
— Алимхан далеко, ты же знаешь, — усмехнулся Абдулла.
— Но он твой хозяин, а этот дворец принадлежит ему.
Абдулла, не глядя на Лебедева, чуть приподнял маузер и выстрелил; хранитель, не выпустив из рук иконы, которую прошила пуля, повалился на землю. Абдулла повернулся к Аристарху.
— Ты прав. Уходим… Командуй — всем на баркас, а я задержусь на минуту.
Аристарх отдал команду — джигиты, расталкивая друг друга, бросились к коням, а те, кто был в седлах, не медля ни секунды поскакали за ворота.
Когда двор опустел, Абдулла подвел оставленного при себе нукера, того самого, который нашел его маузер, к восточной стене дворца. Здесь, отсчитав несколько плит, он приказал нукеру отвалить одну из них. Нукер поддел обточенный камень кинжалом и отодвинул его. Открылась глубокая яма, на дне которой покоились небольшой окованный сундук и толстой кожи баул. Абдулла указал на сундук, и нукер, прыгнув в яму, с большим трудом поднял сундук над головой. Абдулла принял его. Нукер протянул вверх руку, чтобы Абдулла помог ему вылезти из ямы и… увидел направленное на него дуло маузера. Это было последнее, что увидел он в своей жизни — раздался выстрел.
Абдулла подтащил сундук к коню нукера, приторочил к седлу. Сам уселся на своего коня и, держа повод второго, помчался к берегу.
Скрюченный смотритель в обнимку с иконой остался лежать у входа в свой музей. Одинокий человек, никогда не имевший семьи, Лебедев знал одну страсть — он любил лишь музеи и архитектурные памятники. Он целиком посвятил себя этому, живя в царстве фантомов, смотрящих на него с древних портретов, в царстве теней, обитающих во дворцах и старинных усадьбах.
Педжентский дворец поразил его своей тонкой орнаментацией стен и гобеленов; а резьба по ганчу — алебастру — до того восхитила Лебедева, что он как-то признался Алимхану: