Беломорье
Шрифт:
Саломанья дремала, сбив к ногам одеяло. Она лениво повернула к Егорке отекшее лицо, приоткрыла слезящийся глаз и, еле шевеля распухшими губами, сонно пробормотала:
— Рубаху припасла. Так и знай — задарма не отдам, не с неба и мне свалилась!
Делая вид, что не замечает недовольного взгляда женщины, Егорка налил в стакан водки и стал неторопливо пить, соображая, как начать деловой разговор. Хотя денег у Егорки не было ни гроша, но он твердо решил, что без обновы отсюда не уйдет…
Уже были густые сумерки, когда Егорка весело отправился домой со свертком под мышкой. День оказался удачным— фуфайка была совсем как у Федотова! От выпитого на дорожку славно кружилась голова, и радостно билось сердце, когда он представлял себя форсящим обновой на вечере. Какая девушка теперь не заглядится на него? «Вот вам и Цыган, — заранее торжествовал Егорка. — Что у меня в печи, то мое горе, а зато на людях быть мне первым форсуном!»
Не дойдя до перекрестка, где на тракт выходила дорога из Корелы, Егорка быстро отскочил в сторону, спасаясь от оглобли нагнавшей его крупной, не местной породы лошади, запряженной в легонькие городские сани. Лошадь сразу остановилась, привычно тормозя раскатистые сани сильными ногами.
— Ты откуда? — крикнул седок.
Рассмотрев его, Егорка торопливо сдернул ушанку. Вопрос был задан Александром Ивановичем, самым крупным скупщиком Поморья.
— Ну, в самый раз, — едва Егорка назвал селение, заговорил тот. — К Федору Кузьмичу Сатинину зайди да скажи, что через день-другой заеду к нему. Пусть подумает старик о съезде рыбопромышленников… Запомнишь ли слова — «съезд промышленников»?
Егорка торопливо повторил наказ скупщика.
— Так и передай. Как звать-то?
Пришлось назвать себя ненавистным прозвищем. Егорок в селении было четверо, а быть может, придет время просить у богача милостей…
— А что, ты и вправду от цыгана, что ли?
Ослепляя Егорку, ярко вспыхнул электрический фонарик.
— А верно, вроде цыгана, — залюбовался его лицом Александр Иванович, — красив парень! Из Сороки бежишь? Что делал?
Егорка рассказал про покупку,
— Ну, форси, форси… Поди, невесту побогаче подыскиваешь, а?
Не дожидаясь ответа, Александр Иванович дернул вожжами. Лошадь рванулась вперед и, свернув с тракта, понеслась по зимнику в Корелу.
Егорка завистливо поглядел вслед, удивляясь быстроте коня. Теперь мысли парня надолго занялись Александром Ивановичем, которого хозяева уважали за богатство, а начальство — за всем известную дружбу с самим губернатором. «Едет один, сам и за ямщика», — укоризненно покачал головой Егорка, вспомнив рассказ сверстника, пытавшегося наняться ямщиком к скупщику. Богач его не взял: «Моей лошади изо дня в день тебя возить, а мне еще деньги на это тратить? В каждом селении и без тебя запрягут и распрягут моего коня, а с дороги я не собьюсь, еще не ослеп».
Егорка не пробежал и трех верст, как позади него раздался скрип тяжелых саней.
— Здорово, Кузьма Степаныч, — поздоровался Егорка с Мошевым, соображая, под каким бы предлогом попасть к старику в сани.
Тот мотнул головой и проехал мимо него.
— Кузьма Степаныч! — выкрикнул вдруг Егорка. — Лександр Иваныч что мне сказал…
Мошев тотчас остановил сани, и Егорка уже без приглашения примостился на облучке. Они проехали версты две, пока Егорка пространно рассказывал о своей встрече со скупщиком.
— Слышал я про затею Лександра Иваныча, слышал, — чем-то недовольный, проговорил Мошев, — он ее затевает, значит, и прибыль ему будет. А вот нашему брату, рыбаку-хозяину, то ли холодно, то ли горячо — никак не разберешь! Смекаю, что в убыток, иначе чего бы скупщику так хлопотать?
Старик остановил лошадь. Егорка без слов понял — надо слезать.
— Матке скажи, что везу пряжу, завтра заходи за ниткой, и пусть она за вязание зараз примется. Плата прежняя.
Парень соскочил. «Вот жадюга, лошади жалеет, нет чтоб еще маленько подвезти! А за вязку норовит гроша лишнего не передать. Все на Федюшку копит. Поди-ка, и Настюшке знатное приданое припас?»
Егорке вспомнились взгляды девушки, пугливо отводимые от его лица, когда он настойчиво смотрел на нее. «Вот Марфушка Федотовска, хоть час какой на нее гляди, а лица не отвернет, ровно не парень, а баран какой на нее смотрит. А Настюшка — та не то… Она вспыхнет, потупится, она чувствует…»
Не заходя к себе, Егорка отправился в хоромы Федора Кузьмича Сатинина. Одинокий старик выстроил дом поодаль от односельчан и, несмотря на скупость, крышу покрыл самым дорогим железом. «Може, все селение погорит, а уж моя крыша ни в век не запалится», — повторялись в селе хвастливо сказанные им слова. Егорка в его доме никогда не бывал — в дом такого именитого земляка беднота без зова не входила — и сейчас с детским любопытством шел к богачу.
Войдя в сени, ярко освещенные фонарем, Егорка решил воспользоваться случаем и пробраться в верхний этаж, об убранстве которого среди бедноты ходили сказочные слухи. Но едва он шагнул по лестнице, любуясь ярко-голубой краской, которой была окрашена обтягивающая стены парусина, как откуда-то выскочила работница Сатинина Феклуша.
— Куда это ты, лембой! Кто тя вверх кличет? — закричала она. Однако, узнав парня, сразу понизила голос: — Егорушко, — торопливо подалась она к нему, — родимый мой… ты к кому?
Сердитый окрик обидел Егорку и, поворачиваясь к девушке спиной, он сухо ответил, что Александр Иванович дал поручение к хозяину.
— Не велит хозяин народ наверх пускать, — виновато зашептала она, — постой гут-то…
Работница робко положила ему ка плечо руку, но парень сбросил ее. Вздыхая, девушка пошла звать хозяина.
Сатинин вниз не спустился, но и парня наверх не позвал. Он вышел на лестницу и задал Егорке всего три вопроса, и, отвечая на них, Егорка высказал все, что должен был передать.