Белоснежка должна умереть
Шрифт:
Боденштайн с любопытством осматривался. Он уже много слышал об «Эбони-клаб», этот ресторан в индийском колониальном стиле принадлежал к самым дорогим и популярным заведениям в городе. Взгляд Боденштайна упал на парочку, сидевшую за столиком на двоих на втором этаже, в глубине зала. У него чуть не остановилось сердце. Козима! Она, как зачарованная, слушала своего собеседника, тошнотворно эффектного мужчину, который, страстно жестикулируя, что-то объяснял ей. От того, с каким выражением на лице и как она сидела — слегка подавшись вперед, опершись локтями о стол и положив подбородок на сложенные вместе пальцы, — в его мозгу мгновенно сработала аварийная сигнализация. Козима убрала прядь со лба, рассмеялась каким-то словам этого типа, а потом еще и положила ладонь ему на руку! Боденштайн, окаменев,
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
Перед ним остановилась молодая пухленькая женщина и улыбнулась немного натянутой, выдающей нетерпение улыбкой.
Его сердце опять включилось, и в груди грянул тяжелый набат. Он дрожал всем телом, ему было худо, так худо, что, казалось, его вот-вот вырвет.
— Нет, — ответил он, не сводя глаз с Козимы и ее спутника.
Официантка недоуменно посмотрела на него, но ему было плевать на ее реакцию. В каких-нибудь двадцати метрах от него сидела его жена в обществе мужчины, радость от предстоящей встречи с которым она выражала тремя восклицательными знаками. Боденштайн судорожно попытался сосредоточиться на дыхании — вдох, выдох… Ему хотелось пройти прямо к их столику и без всяких предисловий двинуть этому типу в рожу. Но поскольку его с детства усиленно приучали к железному самообладанию и прививали ему хорошие манеры, он стоял как столб и ничего не делал. Тонкий, опытный наблюдатель в нем чисто механически констатировал факт их явной близости. Вот они склонились друг к другу и обменялись проникновенными взглядами… Краем глаза он заметил, как официантка что-то говорит про него метрдотелю, который уже успел подобающим образом разместить где-то свою VIP-персону. Теперь ему нужно было либо подойти к Козиме и ее кавалеру, либо немедленно смыться. Но он чувствовал, что не в состоянии разыгрывать невинное удивление и радость встречи, и выбрал последнее. Круто развернувшись, он пошел к выходу. Выйдя на крыльцо, он на секунду ошарашенно уставился на строительный забор на противоположной стороне улицы, потом, как оглушенный, пошел по Гиолетштрассе. Сердце у него колотилось, а к горлу и в самом деле подступала настоящая тошнота. Образ Козимы и ее спутника неизгладимо врезался в его сетчатку. Вот и случилось то, чего он так боялся: теперь он точно знал, что Козима ему изменяет.
Неожиданно кто-то преградил ему дорогу. Он попытался обойти препятствие, но женщина с раскрытым зонтиком сделала шаг в ту же сторону, и ему пришлось остановиться.
— Ты уже обратно? — Голос Пии Кирххоф пробился сквозь туман в его мозгу и вернул к действительности. — Ну что, выяснил? Был там Терлинден в субботу?
Терлинден! Он совершенно забыл про него.
— Я… я даже не спрашивал… — признался он.
— Что с тобой? Ты в порядке? — Пия пытливо посмотрела на него. — У тебя такой вид, как будто ты только что пообщался с инопланетянами.
— Там, в ресторане, сидит Козима… — произнес он бесцветным голосом. — С мужчиной… Хотя утром говорила, что…
Он не смог договорить, ему как будто кто-то сдавил рукой горло. Он дотащился на ватных ногах до ближайшего дома и, несмотря на дождь, уселся прямо на ступеньку крыльца. Пия молча и, как ему показалось, сочувственно наблюдала за ним. Он опустил глаза.
— Дай мне сигарету, — попросил он хриплым голосом.
Пия порылась в карманах куртки и достала пачку сигарет и зажигалку. Боденштайн не курил уже пятнадцать лет и не испытывал от этого никакого дискомфорта, но сейчас вдруг понял, что жажда никотина все еще живет где-то в недрах его организма.
— Машина стоит на углу Кеттенхофвег и Брентаноштрассе, — Пия протянула ему ключи. — Иди и посиди лучше в машине, а то еще схватишь тут воспаление легких.
Боденштайн не ответил и не взял ключи. Ему было плевать, что он промокнет, что на него таращатся прохожие. Ему было абсолютно
Ларс Терлинден грохнул трубку на рычаг и несколько минут сидел в полной неподвижности. Наверху его ждало правление. Эти господа специально приехали из Цюриха, чтобы послушать, как он собирается возвращать триста пятьдесят миллионов, которые по его вине вылетели в трубу. А у него, увы, не было готового решения. Они выслушают его, а потом с фальшиво-приветливыми улыбками разорвут на куски, эти спесивые скоты, которые год назад одобрительно похлопывали его по плечу за «сделку века».
Снова зазвонил телефон, на этот раз внутренний. Ларс Терлинден проигнорировал звонок. Он открыл верхний ящик стола, достал лист бумаги для деловых писем, авторучку «Монблан», подарок шефа из лучших времен, которой он пользовался только для подписания договоров. С минуту он сидел, уставившись на пустой лист кремового цвета, потом начал писать. Закончив, он, не перечитывая написанное, сложил лист и сунул его в конверт с подкладкой. Потом написал на конверте адрес, встал, взял папку и пальто и вышел из кабинета.
— Это отправьте сегодня же, — сказал он секретарше и бросил письмо ей на стол.
— Разумеется, — ответила она с плохо скрываемым раздражением. Когда-то она была ассистентом председателя правления и до сих пор считала должность секретарши руководителя отдела ниже своего достоинства. — Вы помните, что вас ждет правление? — полувопросительно-полуутвердительно прибавила она.
— Естественно. — Он прошел мимо, не удостоив ее взглядом.
— Вы опаздываете уже на семь минут!
Он вышел в коридор. Двадцать четыре шага до лифта, который, раскрыв двери, казалось, нетерпеливо ждал его. Наверху, на двенадцатом этаже, уже семь минут сидели члены правления. От них зависели его будущее, его репутация, вся его жизнь. Вслед за ним в лифт юркнули две девицы из бэк-офиса. Он знал их в лицо и кивнул им с отсутствующим видом. Ответив на его приветствие, они захихикали и зашептались. Дверь бесшумно закрылась. Он ужаснулся, увидев в зеркале свое осунувшееся лицо, тупые, потухшие глаза. Он не чувствовал ничего, кроме смертельной усталости и пустоты.
— Вам куда? — спросила брюнетка с круглыми глазами. — Наверх или вниз?
Ее палец с накладным ногтем завис над электронным табло. Ларс Терлинден не мог оторваться от своего отражения.
— Мне вниз, — ответил он наконец. — До конца. До упора…
Пия Кирххоф вошла в «Эбони-клаб» и благодарно кивнула портье, услужливо открывшему ей дверь. Они с Кристофом совсем недавно ужинали здесь вместе с Хеннингом и Мириам. Хеннинг выложил целых пятьсот евро. На ее взгляд, это было чистое пижонство. Она не любила «элитные» рестораны с их выпендрежными меню и винными картами, которые не прочтешь без переводчика и в которых цена за одну-единственную бутылку может выражаться четырехзначным числом. Поскольку она выбирала вино не по этикетке, а по личному вкусу, то для полного счастья ей вполне хватало бардолино или кьянти в ближайшей пиццерии.
Метрдотель слез со своего трона и устремился к ней с ослепительной улыбкой. Пия молча сунула ему под нос служебное удостоверение. Температура его улыбки упала сразу на несколько градусов. Потенциальная клиентка, которую можно было раскрутить на эксклюзивный ланч, на глазах превратилась в кобру, грозившую, наоборот, распугать всех посетителей. Появление уголовной полиции мало кого обрадует, и уж меньше всего метрдотеля фешенебельного ресторана в разгар обеденного перерыва.
— Могу я узнать, в чем дело? — приглушенным голосом спросил метрдотель.