Белоснежный лайнер в другую жизнь
Шрифт:
– Да проходи ты, не стой в дверях, – Борис помог Сергею раздеться и провел в гостиную.
– Как же у тебя хорошо, зелено, чисто, пахнет приятно… Сто лет у тебя не был, старик. А знаешь, лучше бы ты действительно женился на Ирке… Она баба, конечно, золотая, и я любил ее очень, да только недостоин я был ее, понимаешь? Она одним своим чистым видом, можно сказать, ангельским, внушала мне страх… Я боялся ее, представляешь? У нее же все по высшей планке, она такими категориями мыслила, скажу я тебе… А я мужик простой, и развлечения мне нужны были простые… И еда…
– А я думал, что ты увлекся экзотикой, испанской кухней…
– Да ладно, ты
– Ты ко мне по делу или просто так? – решил на всякий случай подстраховаться Борис, чтобы быть уверенным в том, что его не застанут врасплох, чтобы быть готовым к любому повороту разговора. А вдруг Сергей пришел не просто так, а чтобы задать ему те самые вопросы, к которым он готовился все это время и из-за которых он потерял покой?
– Я просто так, а что, ты сильно занят? Так я могу прийти в следующий раз… – и Сергей сделал движение в сторону двери.
– Успокойся, я тоже просто так спросил. Времени у меня – вагон. Я ужасно рад твоему приходу. Сейчас вот отварю картошечку, у меня окорок есть, солености…
Они помянули Ирину, потом неожиданно напились, крепко, до бесчувствия, до слез. Сергей отчего-то обозлился на Исабель и ругал ее последними словами, а потом, расчувствовавшись, неожиданно признался Борису в том, что ему было с ней очень легко, как бывает легко с продажными, глупыми девицами, готовыми за деньги сделать сальто-мортале или вывернуться наизнанку. Исабель прощала ему то, что никогда не простила бы нормальная, воспитанная в традиционных рамках приличия, благонравная женщина, какой была Ирина. Борис с ужасом и отвращением слушал признания Бантышева о том, как он был груб с испанкой, позволял себе даже бить ее…
– Все женщины похожи на нее, – говорил Бантышев, обводя пьяным взглядом комнату и словно не видя Бориса. – Все – продажные и грязные. До меня Исабель жила с одним типом, он занимался наркотиками… И вообще, мне кажется, что она была шлюхой… Но она была так красива, так сильна, она всегда знала, в отличие от меня, что ей нужно от жизни, что мне казалось, ее силы хватит нам обоим… Ирина была существом более слабым, мы были похожи с ней, но это было до поры до времени, а потом, когда появились деньги, я изменился, мне кажется, что я даже внешне стал другим – особенно взгляд… Я иногда подолгу смотрю на себя в зеркало и не узнаю себя…
Потом он, к ужасу Бориса, переключился на всех тех, кто окружал семью до несчастья, друзей, приятелей, подруг Ирины, вспомнил, как они все налетели на него с просьбой вернуть им какие-то деньги…
– Сережа, я думаю, они все сговорились – ну какие деньги? О чем они? У Ирины были свои деньги, ей не надо было занимать у кого-то, в крайнем случае, если бы ей понадобились крупные суммы, она могла бы спросить у меня, я снял бы со своего счета, без проблем…
– Ты хочешь сказать, что Ирина не брала в долг ни у кого? Что ее подруги и коллеги по работе все это выдумали? Согласись, звучит идиотски… не совсем же они потеряли совесть… Но факт остается фактом. Они приходили друг за дружкой и требовали… Нет, сначала просили, но потом начали требовать свои деньги. И я отдавал им… А что я мог поделать? Сказать, что я не верю им? Что Ирина не такой человек, чтобы при живом муже у кого-то одалживать деньги?.. Ведь если все, что они говорят, – правда, это означает, что Ирина не доверяла мне, что у нее были какие-то крупные расходы, а она не могла рассказать мне о каких-то своих проблемах или желаниях…
– А что говорят
– Вроде бы собиралась в какое-то путешествие, что ли… Одной приятельнице сказала, что хочет заняться всерьез английским языком и поехать в Лондон…
– Может, у нее там родственники?
– Нет, я бы знал… Но что удивительно – суммы-то ничтожные: две, три тысячи долларов…
– Но для ее подруг – это деньги…
– Я все понимаю. И еще… Эта история с туфлями… Пришла одна ее знакомая, я даже имя не запомнил, и попросила обратно туфли, розовые… Говорит, что дала их Ирине на продажу… Я ничего, признаться, не понял. Зачем моей жене продавать какие-то туфли? Борис, может, ты мне что-нибудь объяснишь? Какая ей выгода от продажи туфель? Это не партия какая, а так, просто пара…
– Между женщинами это принято: кто-то купил, не подошли, вот и предлагают друг другу, особенно если вещь дорогая, стоящая… – без особого энтузиазма отвечал, еле ворочая языком, опьяневший Желтухин. – Да ты не обращай внимания. Расплатился? Деньги всем вернул?
– Вернул.
– И за туфли отдал?
– Отдал.
– Ну и забудь ты все это, вычеркни из памяти…
– Но она же не доверяла мне, ты понимаешь?
– Ты изменял ей, Сережа, ты проводил с ней слишком мало времени, ты избегал ее, ты не знал, как сказать ей, что любишь, но не можешь больше жить с ней… Ты должен был отпустить ее, и тогда ничего бы не случилось, уж поверь мне…
– Что не случилось бы? – всхлипнул Бантышев. – У нее не лопнул бы аппендицит? Не случилось бы того, что случилось? Да разве ж я в этом виноват?
– Нет, Сережа, ты ни в чем не виноват, и хватит об этом, старик…
– Тогда давай о любви? – и лицо Бантышева расплылось в счастливой улыбке. – Я влюблен, Борис! И ты знаешь, в кого? Понимаю, ты можешь презирать меня за мягкотелость, за легкомыслие, за ту поспешность, с которой я принимаю решения, но я все равно решил, уже решил: я женюсь на Лиле. И не просто так, как на Исабель, которую привел в дом не как жену, а как отвлекающий фактор, ты меня понимаешь… А как настоящую жену. Она достойна этого, честное слово! В ней, в этой простой и одновременно чистой женщине, слились воедино и Ирина, и Исабель. В ней есть все для жизни. Для моей жизни, вот так!
Он поднял указательный палец правой руки вверх, как бы подытоживая сказанное, после чего, словно очнувшись, запустил этот самый палец в соус и выловил кусок мяса.
– Что-то проголодался я у тебя. Все пьем, пьем…
Борис хоть и был пьян, но все равно чувствовал какое-то внутреннее напряжение, он ждал, что вот сейчас Сергей вспомнит о болезни Лили, о ее временной потере памяти и всех тех странностях, которые происходят с ней в последнее время. Ему одновременно и хотелось узнать все об отношениях Бантышева с Лилей, и не хотелось. В сущности, какая ему теперь разница, кто на ком женится и кто кого любит? Главное – кого любит он сам, Борис.
– Знаешь, старик, она мне как-то ночью такие ужасы начала рассказывать… Такое учудила, что я ничего не смог, представляешь? Так опростоволосился… Но и она тоже хороша, вспомнила зачем-то Бальзака… или нет, постой, не Бальзака… Гюго, кажется… или Золя? Не могу вспомнить, да это и неважно, кто написал этот роман, но там, старик, о том, как мужик умер, всю ночь рядом с ним просидела его жена, а утром увидела, что у него щетина отросла… Он умер, понимаешь, а борода росла… Я точно не помню, зачем она начала мне это рассказывать…