Белоснежный лайнер в другую жизнь

Данилова Анна

Вот оно, сжался Желтухин, даже плечи поднял, словно защищаясь от удара. Сейчас он начнет рассказывать про заусеницы…

– Лиля вспомнила это в связи с Ирочкой, она же присутствовала на похоронах… Говорит, что у нее что-то изменилось, я имею в виду Иру-покойницу… Она очень впечатлительная, Лилечка… Конечно, я понимаю, ей было нелегко увидеть в гробу свою подругу, соседку… Да, именно соседку, они никогда не были подругами, скорее приятельницами… Ты не осуждаешь меня, Борис?

Но Борис не осуждал его. Он был даже рад тому, что Сергей, наконец, женится, причем на нормальной молодой женщине, умеющей готовить щи и обожающей его… Кроме того, она же такая красавица. Он сказал это Сергею.

– Да, мне вообще везет на красивых женщин… – Его лицо снова осветила улыбка довольного жизнью человека. – Ты мне скажи: а как теперь быть с Катей? Вдруг она станет презирать меня? Она бы могла, заметь, уже давно сказать мне: папа, зачем ты приводишь своих девок в дом? Но она так не говорит. Она щадит меня. Любит меня и ужасно боится потерять… А

я боюсь потерять ее… Между прочим, у нее же случилось несчастье… У нее был парень, с которым она встречалась и которого прятала от нас с матерью… От меня и от Ирины. Сначала Катя думала, что он бросил ее, она тогда совсем закисла… Мы тогда с Исабель жили. После похорон в квартире так все пусто, тяжело, и Катька еще плачет в своей комнате… Я же не знал, что ее парень бросил… А потом ей кто-то позвонил, сказал, что этот парень оставил для нее записку или что-то в этом роде… И она помчалась! А перед этим – пела в своей комнате, представляешь? Я так обрадовался! Посчитал это хорошим знаком… Она уехала, ее что-то долго не было, кажется, она не ночевала даже… Приехала утром или днем, я точно не помню… Оказывается, он ее все-таки бросил. Уехал куда-то очень далеко. И вообще, он женат, у него дети и все такое. Ее, такую юную, обманули, даже представить себе невозможно, какое разочарование постигло мою ласточку… Так что не уберег я Катьку, не смог, родители в таких случаях вообще бессильны помочь. И она снова заперлась в своей комнате и рыдала… Слава богу, все в прошлом и, скажу я тебе, с наименьшими потерями… Может, разбитое сердце, да, но не беременность, не ранние роды, ты понимаешь меня, старик… Я, представь себе, даже молился, чтобы она как можно скорее пришла в себя, забылась, точнее, забыла того парня… А сейчас у нее новая пассия… И она снова поет, как и в прошлый раз… Правда, снова не хочет мне ничего рассказывать, но я-то вижу, что она счастлива, что вся так и светится… А еще… она увлеклась английским… Подойду к двери, а из ее комнаты доносится английская речь, это значит, она включила свои школьные записи… учит язык. Я думаю, это замечательно. Вероятно, парень, с которым она встречается, и сам знает английский и хорошо влияет на Катю…

Желтухин слушал Бантышева, смотрел на его раскрасневшееся от алкоголя и сытной еды гладкое лицо и спрашивал себя, как так могло случиться, что они, совершенно разные люди, больше того, соперники, сидят за одним столом и пьют, разговаривают спокойно о том о сем, и это вместо того, чтобы разобраться по-мужски: кулаками, болезненными ударами, сопровождающимися брызгами крови и слюны, взаимными оскорблениями…

– Вспомнил! – вдруг вскричал Бантышев с набитым ртом. – Мопассан! Это его роман…

12. Опалиха. Июнь 2005 г. Катя

Катя приехала в Опалиху на этот раз одна. Вошла в дом, включила электрический чайник, как тогда, когда они были здесь вместе с Маргаритой. Приготовила себе чай и села на веранде, вспоминая часы, проведенные здесь с Валерой. Потом мысли вернулись к Маргарите. Такая странная женщина, любопытная, решила с ней встретиться, как с будущей снохой, обо всем расспрашивала, захотела вот на дачу посмотреть, призналась в том, что у нее есть любовник… Если Валера ей не рассказал про дачу, значит, не посчитал нужным. Тогда зачем же, спрашивается, Катя привезла ее сюда? Как отреагирует на это Валера? А вдруг ему это не понравится? Ну и пусть он ее отругает, пусть, главное, чтобы он вернулся, появился, ей доставит удовольствие просто слышать его голос, видеть его. Не преступление же она совершила! Подумаешь, показала его сестре дачу… Да и вообще, при чем здесь сестра? И почему она о ней думает? Но мысли все равно возвращались к Маргарите. Это неплохо, что они познакомились поближе, что Маргарита так хорошо к ней отнеслась, что они пили вместе чай, беседовали и у Кати была возможность рассказать немного о себе, о том, какое у них в семье произошло несчастье, Маргарита была тронута, пожалела ее, даже всплакнула… Вот только Валера ничего не знает, а ведь будь он рядом с ней в тяжелую минуту, ей было бы много легче, она бы обняла его, прижалась щекой к его теплой груди, поплакала бы…

Веранда была зеленой и солнечной, на полу весело переливались тенями оранжевые квадраты – отражения клетчатой стеклянной рамы… В открытое окно лился теплый травяной, полевой воздух. Где-то билась о стекло нервная зудящая пчела. Катя достала из сумки сверток с бутербродами и перекусила. Все ждала, что вот сейчас у калитки появится знакомый силуэт, она даже несколько раз как будто видела Валеру и покрывалась мурашками при виде этого сотворенного ее зрительными усилиями образа, но потом приходила в себя, согревала себе еще чаю, а потом, когда небо над Опалихой потемнело, все вокруг посмуглело, налилось янтарной сочностью, она с веранды перешла в комнату, включила телевизор и долго смотрела какой-то нескончаемый фильм про девушку, которую звали Адель… Одна из первых работ Изабель Аджани, «История Адель Г.»: главная героиня влюблена до безумия в молодого человека, который не хочет ее, такую красивую, хрупкую, восторженную, замечать, а ее фантазия опережает события, Адель надеется, что ее возлюбленный женится на ней, но он и не думает, он избегает ее, стыдится ее, между тем как Аджани, вернее, Адель, дочка прославленного Виктора Гюго, потихоньку сходит с ума от любви, она из тщательно и красиво одетой барышни превращается в бродяжку,

мальчишки бросаются в нее камнями… Какая страшная история! Пошли титры – Катя выключила телевизор. Так расстроилась, представив себя на месте Адели. Разве можно так любить, когда тебя не любят? Да и любит ли ее Валера? А что, если он послал свою сестру, чтобы та передала ей на словах, что Валера никогда не вернется, что он не любит ее, что у него другая девушка?.. А Маргарита просто не смогла сказать об этом Кате, пожалела ее, решила поговорить с братом…

Катя от таких мыслей вся сжалась, так ей стало страшно. За окном высыпали звезды… Она открыла шкаф, взяла одну из висевших рубашек Валеры и улеглась с ней в кровать. Прижала к себе и, вдыхая его сладковатый от одеколона и табака запах, заснула…

Ей приснилась Маргарита, которая невидимо ходила по даче и грубым мужским и недовольным голосом спрашивала, откуда здесь так много мужских вещей: и носки под диваном, и трусы на веревке в летней кухне, и рубашки в шкафу… Она так громко кричала, что Катя проснулась. Замотала головой, прогоняя обрывки сна, но голос Маргариты продолжал греметь, звенеть, резать слух… Она вдруг поняла, что это мужчина, что это мужской голос, что в доме находятся какие-то люди, возможно, Маргарита приехала со своим любовником. Но когда в ответ на сыпавшиеся градом вопросы мужчины раздался женский голос, тоже звонкий, но какой-то жалобный, Катя поняла, что это не Маргарита. Это вообще посторонние люди! Она замерла, ожидая, что вот сейчас распахнется дверь спальни и она увидит этих людей, возможно, бомжей или просто пару, пожелавшую провести ночь в чужой даче… Она так испугалась, что не смогла пошевелиться.

– А бритва?! Ты видела бритву? Вот скажи, – гремел мужской голос на всю, как казалось Кате, спящую Опалиху, – скажи, зачем я покупал тебе твою любимую дыню, виноград? Шампанское? Чтобы увидеть здесь вот этот галстук, да? И эти носки?

– Да успокойся ты, я понятия не имею, откуда здесь эти вещи… Я давно здесь не была, может, кто приезжал из родственников… Ну не знаю я, что тебе ответить! У меня никого, кроме тебя, нет! И вообще, – голос женщины набирал силу, – мне все это надоело, эти твои крики и обвинения! Ты добился своего, испортил мне настроение из-за каких-то там носков, трусов… Я не знаю, понимаешь, не знаю, как они сюда попали! И оправдываться перед тобой не собираюсь… Ты осел, если не понимаешь простых вещей: да если бы у меня кто-то был, разве я оставила бы эти вещи здесь, зная, что ты можешь их увидеть?

– Так, значит, ты допускаешь мысль, что такое могло случиться?

– Что именно случиться?

– Что у тебя был или есть мужчина, и ты его от меня скрываешь…

– Послушай, оставь меня в покое… Достал уже… так все было хорошо, и ты был такой хороший в Москве, такой ласковый… Не знаю, что с тобой произошло… Но ты сам все испортил…

– Так, может, мне уехать?

– Делай что хочешь… И забирай и дыню, и виноград… Вот еще, будет меня всякий упрекать дыней!

– Это я-то всякий?

Под шум их голосов Катя быстро натянула джинсы, майку, схватила сумку и через окно вылезла из спальни. Спрыгнула в траву и бросилась к калитке. Затаилась за кустами малины на садовой скамейке и стала ждать, когда же прекратятся крики. Она почему-то надеялась, что эти люди в доме не останутся, что они разругаются в пух и прах и уедут. Она наблюдала за двигающимися тенями на шторах большой комнаты, прислушивалась до тех пор, пока не услышала, как хлопнула дверь. Крыльцо дома находилось с противоположной стороны, и она не могла видеть, кто именно вышел из дома, но, когда услышала шум мотора, поняла, что кто-то все-таки уехал… Скорее всего, мужчина. Вспыльчивый, нервный, который слышит только себя и не хочет слышать, что говорит ему женщина, которая пытается ему объяснить, что если бы у нее был любовник, то она бы спрятала не только его, но и принадлежащие ему вещи, те же носки и трусы… Но мужчина уехал. Точно, мужчина. Потому что очень скоро распахнулось окно, штору дернули вправо, и в ярком прямоугольнике светящегося окна Катя увидела женщину с сигаретой в руке. Она время от времени повторяла: «Идиот, идиот…» Вскоре до Кати донесся запах сигаретного дыма. Кто эти люди и что делают в этом доме? Может, это еще одна сестра Валеры? Катя понимала, что женщина нервничает, что подходить к ней сейчас для того, чтобы выяснить, какое отношение она имеет к этой даче, крайне не вовремя. Но и оставаться здесь, в саду, ночевать она тоже не могла. Надо было что-то срочно придумывать, как-то объяснить свое присутствие здесь… В крайнем случае можно сделать вид, что и она сама, Катя, к этой даче не имеет никакого отношения. Просто шла мимо… Как это – просто шла? Что она здесь делала? У кого была? Решение пришло быстро, так быстро, что она и сама не заметила, как вышла на дорожку, ведущую прямо к тому окну, в котором стояла и курила женщина…

– Эй! – крикнула Катя. – Вы слышите меня?

Женщина напряглась. Прислушалась. Затем вгляделась в темнеющий перед ней сад. Увидела Катю и сразу почему-то отпрянула от окна, задернула штору…

– Подождите, не бойтесь… Выслушайте меня…

Штора снова дернулась, показалось лицо женщины. Катя отметила про себя: высокая, красивая, яркая, довольно-таки еще молодая.

– Ты кто, красавица?

– Меня зовут Катя. Я услышала голоса, увидела свет в окнах… Понимаете, я сбежала от парня, он привез меня сюда, я не знала, куда он меня везет… А там, на даче, были его друзья… Я едва убежала… Испугалась. Можно, я у вас переночую, а утром рано на электричке вернусь в Москву, домой?