Бельский: Опричник
Шрифт:
— Рановато о поминках думать, но за вклад обещанный от всей братии великое спасибо.
Настоятель сдержал слово. Повел глухой ночью послушника тайным ходом и даже проводил его до дороги, указав в какой стороне Волоколамск. Но это уже было лишним, ибо царевича ждали, и как только настоятель повернул обратно в потайной ход, воевода Хлопко вырос перед юношей как из-под земли.
— Низкий поклон тебе, Григорий. Без всякой опаски шагай по дороге. Знай, я — рядом. У Волоколамска встретишься с попутчиками твоими, знакомыми монахами. Мы с тобой свидимся лишь за пределами Руси. До того времени
— С Богом.
Одно дело сделано. Теперь остается лишь ждать вестей о благополучном переходе через границу и молить Господа Бога, чтобы тот не оставил бы без ока своего будущего наместника на русской земле. В монастыре же осталась мелочь: подготовить завещание. Несколько часов подсчетов и — бумага, упрятанная в дубовую шкатулку с хитрым замком, секрет которого известен лишь настоятелю монастыря и исполняющему послушание хранителю казны.
Предвидя, однако, что ему еще при строительстве Царева-Борисова вполне возможно понадобятся деньги, он какую-то часть взял с собой и обговорил условный знак, по которому настоятель станет отпускать прибывшему за деньгами требуемую сумму. Эта часть казны осталась вне завещания.
Что касается Хлопка, в его распоряжение, тоже помимо духовной, выделена довольно внушительная сумма. Взять ее, к удивлению настоятеля, мог только лично Хлопко. Либо всю сразу, либо по частям. В любое время.
Вот теперь — в путь. В Кромы. Получивши весть, что боевые холопы ждут его в нескольких верстах от монастыря, но что и эти версты уже под охраной, Бельский сел в седло.
В Кромы Бельский прибыл без происшествий и раньше московской рати. Решил, дабы не бездельничать, провести смотр казачьих сотен, какие предназначались для охранного войска новостройки. Смотр разочаровал его. Сами казаки словно на подбор, кони у всех тоже справные, а вот одежда не у всех добротная, у иных даже в заплатах. Седла под такими всадниками тоже изъедены сырью, оголовья и недоуздки не ременные, а веревочные. Представлял казаков атаман Корела, на добром вороном жеребце, под стать хозяину могучем. Сбруя прекрасная, даже попона с ручной вышивкой по углам.
— Что ж это, атаман? Сам гоголем, а войско твое разбойное? — вопросил Богдан атамана сводных сотен. — Земли всем верстано одинаково, нерадивые, стало быть, а за это положен строгий спрос.
— Э-э-э, воевода… По бумагам Разрядного и Поместного приказов все так и есть. Сколько четей пахотной земли и прелога положено, столько, мол, и получено. Только жизнь, она — жизнь и есть. Кто-то из числа московских себе малость какую пригреб, кто-то кому-то не подмазал, и заскрипели колеса. В итоге — пшик, а не землица. Слезы одни. Кроме всего, помимо службы, государеву десятнику обрабатывать урочно, вот до своей земли руки и не доходят, у кого сынов нету. А без дохода от землицы, какого рожна справишь?
Явно крамольные речи. В кнуты бы за это атамана, но Бельский лишь покачал головой, а окончился смотр, оставил атамана для разговора.
— Перво-наперво определи, атаман, сколько потребно денег, чтобы все справить по уму захудалым. Я из своей казны тут же отсчитаю, достав деньги из переметных сум.
— Вот это — доброе слово. Слово воеводы.
— Погоди. Я не все сказал. Вели сотникам составить роспись, у кого сколько земли в наличности. Но чтоб без ошибки. Пахотной и перелога. Пособлю непременно, чтоб поверстали недостающее. Обделенных не останется.
— От всех казаков низкий поклон тебе за добрые твои намерения.
— Не мельтеши атаман. Не к лицу тебе.
Это вырвалось у Бельского неожиданно, но не случайно. Атаман показался ему уважающим себя ратником. Он был могуч телом, как и Хлопко, но если тот вроде бы свою несметную силушку, боясь расплескать ее по пустякам, таил в себе, то Корела — весь нараспашку: смотри, каков я, и завидуй. А прямой ответ о разбое в подчиненных ему сотнях еще более убедил Бельского, что атаман знает себе цену, к тому же не из трусливого десятка. Не с его натурой угодничество.
— Я, воевода, не мельтешу. Я верное слово сказал, если ты и впрямь намерился казакам пособить. И не только нам, под твою руку собранным, но и остальным. На детей боярских тоже взор кинь. С ними тоже чехарда. Как с землей, так и с жалованьем.
— Многого хочешь. Вмешаюсь по праву своему в Кромах, Короче, Осколах и Белгороде, что даны мне под руку, по остальным воеводствам ударю челом государю нашему и ближнему его слуге, Борису Годунову.
— Пустое дело — челом бить. Сколько челобитных отослано, толку никакого.
— Тогда такой уговор: что в моих силах, то сделаю. Если нужда будет, своей казны не пожалею. Но челобитную все же пошлю.
— Попытка — не пытка.
К вечеру Корела, подготовив требуемую роспись, положил ее перед воеводой. Но не по ней начал разъяснения, а спросил неожиданно:
— Есть ли у тебя, воевода, недруги в Москве?
— Как не быть. Я же — оружничий.
— Я не об опальных, кого твой дядя, Малюта Скуратов, держа и тебя при руке своей, не за понюх табака определял на казнь. Я о властвующих нынче.
— Как тебе сказать…
— Скажи, как совесть подсказывает. Либо у нас разговор откровенный, разговор мужей ратных, либо зад об зад: ты воевода всей рати, я атаман казачьих сотен, под твоей рукой. Что велишь, то и делать стану.
— Не съевши пуд соли…
— На пуд долгонько времени уйдет, а его, почитай, нет вовсе. Ты мне с первого твоего слова по нраву пришелся, если и я тебе приглянулся, вот тебе моя рука. И к сохе привыкшая, и к косе, и к сабле.
Богдан подал свою руку Короле, и она словно попала в тугой ощип.
— Вот — силища. Благодать Божья великая. О недругах хочешь знать. Есть. Один Борис Годунов, великий боярин, чего стоит.
— Верно, стало быть, я подумал: отчего это татары, должно быть, касимовские, под крымцев и ногайцев разнаряженные, намедни татями прошмыгнули по Белгородской дороге. Не иначе, как по чью-то душу снаряженные. А на смотре понял: по твою, воевода, душу они.
— Теперь от меня тебе низкий поклон.
— Не мельтеши, воевода, — с мягкой улыбкой ответил Корела. — Иль не пожали мы друг дружке руки? Дозволь мне послать лазутчиков да покумекать, как ловчее их постращать.