Бельский: Опричник
Шрифт:
Не испугались ядринцы еще и потому, что они даже не предпринимали попытки штурмовать Слободу, хотя тын, каким она была огорожена, — не серьезное препятствие для штурмующих. Они окружили стрельцов, не имея к ним никакой злобы, по приказу сверху, и ждали, какое повеление поступит из Чебоксар. Если там примут решение перейти под руку крымского хана, примкнув к Казани, тогда, после подхода подкрепления, можно будет идти на штурм, но если решат не отделяться от Руси, чего ради тогда лить кровь? Тогда что, мятеж — ради мятежа? Чтобы лишь обратить на себя внимание Москвы и добиться большего равноправия с русскими. Добиться большего уважения хотя и к малому, но все одно — народу. А стрельцы — добрые соседи, зла не чинят, относятся с уважением. Что же на них чужую вину переваливать?
В самом деле, стрельцы не чинили обид ядринцам, жили с ними дружно, при нужде даже помогали. Совершенно бескорыстно, и они невероятно поразились, когда в одно прекрасное утро их обложили со всех сторон, как будто Слобода их — волчье логово.
Стрелецкий голова, естественно, с вопросом:
— В чем дело?
— Нам велели, мы пришли, — прозвучал странный ответ.
— Будете штурмовать?
— Нет.
— У нас мало продовольствия. Мы не просидим долго в осаде. Вынуждены будем пойти на вылазку.
— Мы доставим все нужные продукты.
Вот такой мятеж понарошку свершился в Ядрино, что весьма повеселило Богдана, и он еще раз похвалил себя, что избрал своим оружием слово, а не меч.
Серьезная обида в Ядрино была лишь на тиунов. Старейшина так и сказал:
— Шибко озоруют. Спасу нет.
Когда же ядринцам о суде над тиунами рассказал сам главный воевода, а его слова подтвердили и старейшины из Чебоксар, никто не отказался присягать русскому царю. Без особых рассуждений избрали и тех, кому присягать царю в Кремле.
Чем глубже в огибь, тем смирней народ, тем меньше времени тратилось на выяснение причин мятежа. Да, собственно говоря, он сюда даже не докатился. В Алатыре же вообще — тишина полнейшая. Подьячий Разрядного приказа, под оком которого был аресенал, и воевода городовой стражи в один голос заявили:
— Слышали, что Казань бузит, за мечи взялась татарва, но у нас тихо. Город-то населен в основном русскими. Но меры мы приняли. Стены подправили, особенно арсенальские. Он у нас что твой детинец. Провианту припасли достаточно, а огнеприпасов у нас в избытке. Выстоим, если что.
Они готовы были собрать народ для присяги государю, но не посоветовали Бельскому делать этого.
— Чего ради присягать, если они верны помазаннику Божьему? Зачем лишний раз волновать народ?
— Приму ваше слово. Подожду у вас лишь второго крыла своей рати, которая вошла в огибь по Свияге-реке.
— Слух дошел, что сеча у них случилась. Не великая, но все же.
— Плохо. Я велел словом убеждать, а не рушницами.
— Слово, оно, конечно же, весомее меча, а если невтерпеж?
— Прибудут — выяснится.
Сказать-то сказал успокоительно, но думы потяжелели: неужели ослушались? А ему так не хотелось наказывать своих подчиненных, но делать это придется, окажись они виноватыми. К счастью, они не отступили ни на шаг от воли главного воеводы.
Свияжск встретил нижегородские корабли с великой радостью. Город тоже почти весь русский с довольно крупным гарнизоном, он с тревогой ждал нападения с Нагорной стороны, где было очень неспокойно, где лилась русская кровь. Воевода Свияжска собирался послать от себя подмогу борющейся с мятежниками рати, но ему запретили это делать, объяснив тем, что ослабление Свияжска позволит мятежным казанцам более решительно влиять на луговых черемисов, а то и захватить столь важную крепость.
— Вот теперь, — приветствуя прибывшую рать, потирал руки воевода, — я смогу сходить на тот берег, намять бока мятежникам.
— Но мы здесь не останемся. Наш путь по Свияге, приводить к присяге мятежных луговиков.
— Да есть ли они там? Только, пожалуй, в Урмарах бузят. Но и там крови не пролили.
— Завернем туда. Успокоим.
Поднявшись по Свияге вверх, нашли подходящий берег, приторочились к нему и, оставив часть сил на кораблях, пошли колонной к Урмарам. На привале, когда остановились они на ночлег, на них напали. Рассчитывали, видно, захватить врасплох, но караулы обнаружили мятежников, тихо отступили к стану, а воеводы решили тоже, не поднимая шума, изготовиться к встрече. Пусть считают, что все идет у них ладно.
Мятежники, ничего не заподозрив, приближались к стану, а когда подкрались тихо почти вплотную, их встретил залп рушниц.
Пока обескураженные нападающие соображали, кинуться ли в атаку, смазать ли пятки, ударил еще один залп, а вслед за ним взметнулся весь стан и — в мечи нападающих.
Спаслись единицы. У кого ноги быстрые. У нижегородской же рати ни одного даже раненого. Великий вроде бы успех, но воеводы и сотники собрались на совет, решать, продолжить ли путь к Урмарам или снять с кораблей дополнительно ратников. Они предполагали, что город встретит их стрелами, а если есть рушницы и пушки, то и ими. Спорили долго, но пришли к разумному решению:
— Как бы ни встретил город, штурмовать его нельзя. Станем вести переговоры.
Готовились к одному, а вышло совсем иное. Ратников горожане встретили в полуверсте от ворот. С хлебом-солью. Сразу же передали в руки воевод пятерых подстрекателей крымского хана и Казани. Со связанными руками.
В мятежном городе, оказывается, произошел раскол после того как из Чебоксар прискакали вестники и рассказали о наказании тиунов и стрельцов-насильников. Более благоразумные горожане решили слать своих представителей бить челом русской рати о согласии присягнуть царю Федору Ивановичу, но воинственная часть, особенно горячеголовая молодежь, опьяненная обещаниями свободы под рукой Казани и Крыма, воспротивилась; и когда лазутчики донесли, что к городу приближается совсем немногочисленная рать, решили разбить ее.
Горем закончился этот необузданный шаг горячих голов, подстрекатели же ханские заговорили об обороне города, обещая скорую подмогу из Казани. Именно это оказалось последней каплей, переполнившей чашу горя и гнева — горожане возмутились тем, что подстрекатели, подбив молодых парней на опрометчивость, сами не встали в их ряды, не покинули города. И дальше может случиться то же самое: город вооружится, начнутся стычки, они тут же улепетнут. Вот и связали их, твердо решив передать на суд воеводам.