Белые лодьи
Шрифт:
Иначе дело обстояло в византийском флоте: вся добыча шла императору, на содержание флота население приморских областей платило подозрительную «подымную подать». Платило ее неохотно, под нажимом, и порою греки — матросы и велиты, находящиеся на борту, по нескольку месяцев не получали жалованья. У арабов же каждый на корабле кроме денежного содержания наделялся еще земельными участками на берегу.
Христодула морскому делу обучал старый лоцман Сулейман ал-Махри, который хорошо знал греческий. Аббас лично посвятил лоцмана в тайну, на карабе знали, кто такой Христодул, двое — амир албахр [94] и Сулейман. Для всего экипажа грек был всего-навсего человек, которого соотечественники преследовали за то, что он принял мусульманскую веру. Поэтому в обязанности лоцмана входило
94
Амир албахр — капитан, в буквальном смысле переводится как «повелитель моря».
95
Сура — глава из Корана.
Особенно с удовольствием знакомил с теми местами из священной книги, которые касались непосредственно морского дела или были посвящены кораблям.
Вот и сейчас лучники в башне слышат, как Сулейман, сидя с Христодулом на скатанной в кольцо веревке, читает вначале по-арабски, потом перелагает стихи на греческий. Христодул тщательно внимает лоцману, шмыгая длинным и толстым носом, положив худые, загорелые до черноты руки себе на колени. Иногда он озирается по сторонам, как бы опасаясь, что кто-то может пустить в него стрелу или метнуть кинжал, — и это уже стало его привычкой с того дня, как он провел арабский отряд по водостоку в крепость Кастродживанни. Сулейман произносит:
— «В Его власти корабли с поднятыми парусами, плавающие в море, как горы. — Лоцман смотрит пронизывающе в слегка выпуклые глаза грека, в которых, казалось, навечно поселился страх. — Когда волна накроет их, как сень какая, тогда они (гази) призывают Бога, обещая искреннее служение Ему; но когда Он дает им выйти на сушу, тогда некоторые из них остаются нерешительными…»
Когда Христодула, захваченного в плен, привели в цепях к Аббасу, ему предложили или смерть в страшных муках, или предательство. Грек выбрал последнее.
Со склона горы была хорошо видна неприступная крепость Кастродживанни, с сотнями бойниц, за которыми стояли с луками тысячи велитов, с двумя рвами, наполненными водою, опоясавшими тройные стены. Взять ее в лоб — дело безнадежное, тут еще можно что-то сделать только хитростью.
Стояла зима, в горах выпал снег, и византийцы не думали, что арабы в это время года решатся на штурм, поэтому охрану крепости несла всего лишь половина гарнизона. Это тоже было на руку мусульманам.
В темную ночь на 24 января пленный грек повел арабов через водосток в крепость. Перебив стражу, вошедшие открыли ворота. Большая часть отряда во главе с Аббасом ворвалась в Кастродживанни, захватив громадные богатства и огромное количество пленных. В качестве подарка многие пленные тут же были отправлены к далекому аббасидскому халифу Мутаввакилу…
Сулейман продолжал читать из Корана:
— «Он (Бог) поставил звезды для вас…»
Христодул ту зловещую темную зимнюю ночь помнил без звезд: не до звезд ему было тогда, главное — проделать незамеченными путь, указанный водостоком, никем не охраняемым. А то, что он не охраняем, грек знал точно.
После взятия крепости Аббас зарезал много византийцев, и их кровь оставалась на совести Христодула; умирая, они предавали проклятью предателя… И призывали оставшихся в живых узнать его имя, отыскать и казнить…
— «Когда постигнет вас бедствие на море, тогда, кроме Его (Бога), не остается при вас никого из тех, к которым взываете вы. И когда Мы дарим вам спастись на сушу, вы уклоняетесь от Нас. Ужели не опасаетесь, что Он может повелеть берегу суши поглотить вас? — читал Сулейман ал-Махри, и слова его, как раскаленные иглы, впивались в мозг Христодула. — Ужели не опасаетесь, что Он во второй раз может воротить вас в море, послать на вас буйный ветр?..» И когда волны, поднятые этим ветром, будут носить корабль в ночи, то верное направление можно отыскать только по звездам, — продолжал лоцман. — Хорошо видимые даже в непогоду — это звезды Алараф, Алголь, Альтебаран, Денеб, Кохаб, Хамал… А вот смотри — еще компас, магнит, на который полагаются, и единственно, с коим наше рукомесло совершенно, ибо он есть указчик на обе макушки [96] , то сей — извлечение Давидово, мир ему; это тот камень, коим Давид сразил Голиафа… Магнит притягивает только железо, еще магнит — предмет, что привлекает к себе. Сказывали, семеро небес со землею подвешены через магнит всемогущества Аллаха.
96
Северный и Южный полюсы.
Мы, мусульмане, искусные мореходы, необходимость иметь хорошо оснащенный флот почувствовали еще в первые годы хиджры [97] , когда Мухаммед предлагал правителю Эфиопии принять ислам, но не имел военных кораблей, чтобы заставить его это сделать. Но уже вскоре после смерти основателя ислама в 636 году наш флот был настолько силен, что некоторые корабли достигли берегов далекой Индии.
Ты, грек, как только на горизонте появятся неприятельские суда, увидишь наши акаты с тремя мачтами, которые могут бегать на парусах при любом ветре… Их выведут из укрытия, и, построившись в боевую линию в виде полумесяца, они ринутся навстречу врагу и начнут охватывать его железным кольцом… Удар их будет беспощадным!
97
Хиджра — переселение пророка Мухаммеда из Мекки в Медину в 622 году нашей эры; дата этого события послужила исходной для мусульманского летосчисления.
Вот так, Христодул… А вечером, когда зажгутся маяки, я расскажу тебе о них.
Вот уже которую ночь и который день в Средиземном море стояло затишье. Гребцы-невольники измучились от жары и адской работы, некоторые падали в тяжелый обморок; их окатывали забортной водой, но они и тогда не приходили в сознание. Тогда снимали с них кандалы и рабов заменяли велитами, которые гребли до тех пор, пока те вконец не очухивались.
Днем жарило так, что море казалось белым и на горизонте сверкала яркая полоса, отчего у впередсмотрящего в мачтовой корзине воспалялись глаза. В каюте невозможно было находиться, потому что по переборкам текла смола и стоял удушливый древесный запах. Василий-македонянин выходил на палубу, шел к носовой части корабля, забирался в башню к лучникам и подолгу неподвижно смотрел вдаль… Хеландия, на которой находились командующий флотом патриций Кондомит и Василий, скорее напоминала дромону — она была длиннее и шире, чем остальные, вместо медных труб для метания огня на корме и в носу сделаны башни для лучников; и две мачты, на которые в ветреную погоду натягивали квадратные паруса, позволяли ей развивать по сравнению с одномачтовыми хеландиями приличную скорость. На флагманском судне, в общем-то, в медных трубах необходимость отпадала: оно, как правило, во время боя не ввязывалось в драку, его охраняли несколько хеландий, а для защиты командующего — друнгария, руководящего сражением с палубы, — лучше иметь лучников.
Сверху Василий увидел, как в дверях каюты появился в одной лишь набедренной повязке Константин Кондомит, худой, с длинной, тонкой шеей и маленькой головой, с красным облупленным носом, подозвал капитана корабля и, изобразив яростное лицо, отчего у него округлились глаза, сделал ему какое-то замечание.
Сейчас патриций напомнил македонянину сердитого гусака, который, когда еще Василий жил в деревне, очень досаждал и ему, и прохожим, и скотине — щипал всех без разбору. Василий пас домашнюю птицу, и для нее этот гусак был сущим наказанием, он разгонял уток и кур, гусыни шарахались от него как от чумного. Потом подолгу приходилось собирать всех в кучу. И однажды, разозлившись, Василий поймал гусака, зажал его шею между косяком и дверью сарая и удавил… Вот уж попало ему от матери!
— Живоглот! — кричала она. — А еще будущий император… Неужели ты, и на троне сидя, будешь таким живодером?!
Василий покорно сносил ее хулу и еле сдерживался от распираемого его изнутри смеха. Надо же, вдолбила мамаша в голову, что ее сын обязательно станет василевсом… Вначале над ней тоже смеялись все жители македонской деревни: рехнулась, мол, женщина, оставшись без мужа… Тяжело с девятью детьми, вот она и напридумывала черт знает что… И предупреждали: «Смотри, как бы на вашу семью, а особенно на сына Василия, беда не свалилась! Шпионов полно — донесут!»