Белые погоны
Шрифт:
Первым же делом я подошел к столу и, увидев лежащее на краю фото с тем же человеком, по чьей милости оказался во временной петле, оценивающе прищурился. В доме Нома фото было старым и уже потрескавшимся от времени. Здесь же, как и мебель, оно выглядело новеньким, только что отпечатанным.
Почему?
Эмма сказала, что разница один к двадцати четырем. Но если снаружи прошло больше двухсот лет, то здесь должно было пройти всего около восьми. А судя по мебели, не прошло даже минуты после того, как ее сюда поставили, и это первая нестыковка, которая меня насторожила.
Я глянул на застывшего в вечной мерзлоте Юджи и мысленно отметил еще одну нестыковку.
Почему он не провалился вместе со мной, а оказался где-то посередине? Что его сюда не пустило?
Затем я глянул на свой идентификационный браслет и снова прищурился: время на нем остановилось. Функция связи, доступ в Сеть, все остальные функции оказались нерабочими, прибор попросту выключился. А вот браслет на руке Юджи показывал время: двадцать один пятнадцать. Именно столько было на часах, когда мы сюда провалились.
Более того, когда я присмотрелся, то обнаружил, что сигнальный зеленый огонек в углу экрана на браслете парня тоже горел. Правда, не мигал, как ему положено, а словно застыл в одном положении.
При этом дотянуться до него я не смог — как только я коснулся парня, сковывающая его пленка тут же попыталась переползти на меня, так что мне пришлось отпрыгнуть подальше, чтобы меня не затянуло в такой же паучий кокон.
После этого я прошелся туда-сюда по комнате и обнаружил в одном углу обрывки полуистлевшей мужской одежды. Причем сразу два комплекта, судя по останкам, из одной эпохи.
В другом углу, под креслом, нашелся еще один мужской ботинок, а под самым окном — некогда белая девчоночья пижама с маленькими йорками на подоле. Там же лежал человеческий череп и горкой сваленные кости. В отличие от остальных вещей, почему-то именно пижама уцелела лучше всего, так что думаю, не ошибусь, если предположу, что это все, что осталось от бедняжки Лары Лондо, которая попалась в эту ловушку последней.
А вот останков других людей я нигде не обнаружил, однако вдоль стен, как раз рядом с одеждой, виднелись четыре горстки мельчайшей пыли, которую Эмма опознала как самый обычный прах. Почему именно прах, а не кости, как у Лары?
Непонятно.
В любом случае судьба у предыдущих постояльцев этой комнаты была незавидной. Несколько суток без еды и воды, полное одиночество в окружении праха не менее несчастливых предшественников и пустой одежды… стоп! А почему здесь не осталось других вещей? Где идентификационные браслеты? Полвека назад… а Лара пропала позже… они были уже в ходу и обязательными для всех жителей Норлаэна.
Так куда же он делся? И где мужские вещи? Шнурки? Запонки? Пуговицы? Почему на полу осталась только чистая ткань, тогда как весь металл, пластик, электроника и синтетические материалы бесследно испарились?
Я снова глянул на свой браслет и, попросив Эмму оценить его состояние, с неприятным удивлением услышал, что материал браслета начал усиленными темпами разрушаться. Причем чем больше проходило времени, тем быстрее шел процесс, так что всего через несколько месяцев от браслета не останется ничего, кроме мелкой пыли.
Это было странно для пространственно-временной аномалии, но она вообще выбивалась за рамки всего, о чем я когда-либо читал или слышал. В ней словно смешались куча разных законов природы, причем для живого и неживого, натуральных материалов и синтетических они текли совершенно по-разному.
Дойдя до шкафа, я, естественно, заглянул внутрь, однако ничего интересного там не оказалось. Ни записей Лимо, ни книг по пространственной магии… обычные романы, которые он словно взял сюда почитать, как если бы приходил не ради работы, а ради того, чтобы отдохнуть от скучных будней и рэйн-другой провести в состоянии ничегонеделания.
Оставался только письменный стол, и вот ему-то я уделил самое пристальное внимание. Однако и тут не нашлось ничего из того, что я искал. Ящики стола были пусты. Внизу не стояли ни коробки с документами, ни даже просто папки. Ни сокровищ, ни страшных тайн, ни даже намека, зачем вообще Лимо понадобилось создавать эту странную комнату, раз уж ничего важного он в ней не хранил.
Ни на что особенно не надеясь, я взял со стола фотографию и на обороте увидел всего одну фразу: «Границ нет. Ты есть все, начало и конец, время и пространство».
А под фото нашлось несколько мятых, от края до края исписанных неровным почерком листов, на которых я с сожалением увидел подпись: «Лара».
— «Бегите, — прочитал я первое же слово, наполовину расплывшееся, как если бы девчонка, когда писала, горько плакала. — Этот дом опасен… он говорит со мной… никому нельзя в нем оставаться надолго! Иногда письма отсюда исчезают, и я надеюсь, кто-нибудь их найдет! Бегите прочь из этого кошмара, иначе станете его узниками, как и я!»
Я поворошил несколько листков, но все они были примерно одного содержания — девушка безнадежно молила о помощи, писала предупреждения другим людям, упоминала про голоса в голове и просила родителей забрать ее из этого жуткого места.
Письма были датированы сначала первым стэбром шесть тарнов шестьдесят первым годом… потом вторым, третьим и девятым. Других писем не было, из чего следовало заключить, что бедняжка провела в этом кошмаре целых десять дней и только потом погибла от голода и жажды.
Почему ее тело полностью разложилось, да еще так, что в воздухе не чувствовалось запаха, я не понимал. Почему здесь сохранился кислород, если комната была замкнутой, а до девчонки здесь погибло (то есть какое-то время жило и дышало) еще несколько человек, тоже. Быть может, при похищении вместе с несчастными сюда попадала и часть реального мира, вместе с жизненно важным количеством свежего воздуха, но даже так его бы не хватило на десять дней. Да и сам Лимо вряд ли забегал сюда всего на один мэн, когда был жив.