Белые розы
Шрифт:
— На гору собираемся, — отвечаю я, не выпуская Сашкин член из рук, и даже двигаюсь быстрее. — Прикинь, я тут научилась кататься. Я уже по самой крутой трассе спускалась.
— Дрочить ты научилась! — смеётся Сашка, а мне обидно. Но смотрю на его член, и мне хочется его поцеловать. А почему бы и нет? Нежно целую головку, поглаживая языком щёлочку, натягиваю шкурку. Сашка едва не стонет.
— Умница, Юлечка! — говорит мамка. — Хотя я знаю, что вы там делаете? Сидите, друг на дружку смотрите, налюбоваться не можете. Ладно, отдыхайте пока. Ещё раз
Мамка кладёт трубку. Вообще, в чём-то она даже права.
— Ты ещё не кончаешь? — устало спрашиваю Сашку.
— А ты что, уморилась уже, бе-е-едненькая? — Мне так нравится, как он со мной сюсюкает!
— Нет, для тебя я никогда не устану. Мне с каждым днём всё больше и больше нравится твой член. — Нежно целую его ближе к яйцам, хотя эта шкура меня раздражает. Но я перебарываю в себе брезгливость. Я же хорошая девочка, а хорошие девочки не брезгуют минетом.
— Тогда — марш в кровать! — Он поднимается с кресла и перебирается на кровать. А я, как кошечка, подхожу к нему на четырёх лапках.
— На лыжах она катается, конечно! — улыбается Сашка, вспоминая мой разговор с мамкой.
— А что мне было ей сказать? — Я снова беру его за член и прикасаюсь к нему языком. Я даже закрываю глаза, чтобы меня не стошнило, но кажется, что от удовольствия. Он берёт меня за подбородок, подвигает к себе и целует в губы. Мы ещё долго целуемся, пока он «входит» в меня.
Я уже привыкла, и «кисуля» моя размякла. Он уже не так болезненно воспринимает каждое вторжение. Мне с каждым разом всё приятнее — по крайней мере, больше не хочется бесконечно стонать и жаловаться на боль. Но главное — это то, что Сашке хорошо. А себе я и подрочить могу.
— Звёздочка моя ясная! — шепчет он мне на ухо слова из той песни.
— Люблю тебя, — шепчу я стандартный ответ на всю это романтическую лабуду. Я повторяюсь. И чем сильнее я влюблена, тем более предсказуемой и скучной становлюсь. И всё равно я его люблю, как бы это ни казалось банально.
Глава 21
Поезд прибывает с опозданием. До экзамена меньше часа, а нам ещё надо успеть домой, разложить вещи переодеться и подготовиться. Шучу: готовиться мне ни к чему не надо — я же отличница. А вот Сашка попал. Но это его проблемы: в конце концов, он брал с собой конспект, мог и заниматься, если бы хотел. Но он весь отпуск занимался мною. Были бы мы из одной группы, я бы ему помогла, но мы же из разных.
Решаю, в чём пойти. Платье слишком открытое, да и я замёрзну, а мне ни к чему превращаться в сосульку. Меня смешит слово «сосулька», когда я понимаю, от какого слова оно образовано. От слова «сосать», если кто не понял. Это слово преследует меня.
Свитер, меховая жилетка; нет, всё не то. А может, комбез? Я в нём бомбезно смотрелась в горах. И сейчас тем более приехала, загорела. Не знаю, почему в горах всё загорают — наверное, они ближе к солнцу. Вспоминаю тост из «Шурика» про то, как птичка поднялась высоко в небо и опалила крылья, и мне снова становится
Мы вылетаем из поезда и мчим на такси. Оливковый «Логан» ждёт нас на переходе. Сашка забрасывает в багажник наши сумки и садится со мной на заднее сиденье.
— В институт, — говорит он.
В нашем городе все знают, где институт, он у нас по сути один. Сашка крепко прижимает меня к себе и не выпускает из своих объятий. Когда же мы уже будем жить вместе, чтобы, наконец, налюбоваться друг другом, насидеться друг с другом, надоесть друг другу, наобщаться, насосаться и натрахаться, в конце концов?!
Чувствую, как на меня влияет возвращение в родной город. Я снова думаю о сексе — значит, нет у меня никакой «секслексии» (не знаю, правильно ли я эту болезнь называю и есть ли такая болезнь в принципе). Мне кажется, я на себя наговариваю. Да и Сашка рано или поздно подберёт— таки ко мне не ключик, и всё станет… хотела сказать «как прежде», но нет, не как прежде, а так, как в моих фантазиях. Думаю, что так и будет. Я же желание загадала Деду Морозу на новый год.
Мы подъезжаем к институту, до экзамена меньше десяти минут. Сашка кидает водителю горсть мелочи:
— Сдачи не надо, — говорит он и выбегает из машины. Хватает сумки.
— Бери только свою, — говорю ему. — Я свою сама донесу.
— Ты же девочка, тебе нельзя поднимать тяжести.
— Я уже не девочка… — запинаюсь и улыбаюсь. Мне приятно, что он обо мне забоится, как он ко мне относится. Мне эта черта в нём больше других нравится.
— Ладно, — говорит и протягивает мне мою сумку. До экзамена пять минут, а мы стоим в фойе института и не можем расстаться.
— Люблю тебя. — Не нахожу ничего лучше чем опять сказать банальность. Самой обидно.
— Я знаю, звёздочка моя! — говорит он. — А я люблю тебя ещё больше.
Мне нравится, как он теперь стал называть меня после той песни. Звёздочка… хотя что-то в этом есть, с сексуальным подтекстом.
— Ну ладно, — говорю. — Иди, а то на экзамен опоздаешь.
Мы целуемся прямо в фойе института, на глазах у студентов и преподавателей. Пусть все знают, что мы, считай, официально вместе и нам не надо больше ни от кого таиться. Хотя, как мне кажется, про это и так все знали: Катька растрындела или его дружки — да кто угодно! А что, не видно, как мы общаемся, как он меня за руку держит, как мы друг на друга смотрим?
В приятной эйфории я докатываю свой чемодан до аудитории, где идёт экзамен. Тихо захожу; все уже сидят на местах и на преподавателя смотрят.
— Саваш Юля, а я думал, вы уже не явитесь, — смотрит на меня препод и улыбается.
— Простите, пожалуйста, — смущаюсь я. — Я немного опоздала.
— Вы, я так понимаю, к нам спустились с гор, — шутит он, и все начинают смеяться, особенно первые ряды.
— Нет, с Синайской Долины, я ведь еврейка, — поддерживаю шутку. Теперь уже смеётся сам профессор.