Белые снега
Шрифт:
— Эй, земляки! — послышался голос с кавказским акцентом. — Дайте взглянуть на вас.
В палатку втиснулся невысокий, очень худой кавказец в суконной черкеске со следами газырей. Его огромные сияющие глаза с удивлением уставились на Сорокина.
— Чистые русопеты! — восторженно произнес он. — Неужто большевики?
— А ты кто такой? — грозно спросил его Драбкин.
— Ахметов Магомет, — назвал себя кавказец. — Проспектор, золотоискатель по-русски.
Внешний вид его ясно говорил о том, что золота у Ахметова намыто негусто.
— Зачем приехали сюда? Революцию делать? — сыпал вопросами Ахметов. — В такое дело я пойду! Вместе будем богатых потрошить. Я тут их всех знаю, — лавочники, есть цирюльник, хоть и мой земляк, но его тоже можно тряхнуть. Я согласен вступить в партию большевиков. А как делите добычу? Поровну али по усердию?
— Торговать мы приехали, — оборвал Ахметова Драбкин. — Карандаши да тетради покупать.
— Шутите! — усмехнулся Ахметов. — Чего от меня таитесь? Я же свой человек, пролетарий. Кто не работает, тот не ест… Хотя неплохо бы сначала покушать, а потом уже работать.
Кавказец быстро исчез, как только в палатке появился полицейский комиссар. Он придирчиво оглядел всех и улыбнулся, узнав Омрылькота.
— Кто они такие? — спросил он, небрежно кивнув в сторону Сорокина и Драбкина.
— Мы советские граждане, — заявил Сорокин, и Млеткын бегло перевел.
— Это и так видно, — сказал полицейский. — Зачем вы приехали?
— Нам нужно купить письменные принадлежности для новой школы, — ответил Сорокин.
Полицейский недоверчиво усмехнулся. Он уже слышал о двух большевиках, которые якобы прибыли делать революцию и под видом карандашей и тетрадей намереваются купить оружие.
— Разрешение у вас есть? — после некоторого раздумья спросил полицейский.
— Есть! — твердо ответил Драбкин и вынул из кармана какую-то бумагу.
Сорокин краем глаза приметил, что это мандат, выданный Камчатским губревкомом.
Полицейский подержал в руках бумагу, внимательно оглядел лиловую расплывчатую печать и с сомнением проговорил:
— Это русская бумага.
— Да. Но она действительна повсюду, — невозмутимо заверил его Драбкин. — Если хотите, можете запросить своих властей и проверить.
Уверенный голос Драбкина подействовал на полицейского. Он вернул бумагу и еще раз дружелюбно улыбнулся Омрылькоту.
Не успел он уйти, как в палатку ввалился мистер Томсон, «первый друг» чукотского и эскимосского народов, как называла его не лишенная иронии местная аляскинская печать.
— Господа! — высокопарно произнес он, делая страдальческое лицо. — Вы меня глубоко обижаете. Почему не сообщили мне о своем приезде? А сейчас собирайтесь. В местном отеле вам приготовлены номера. Вы должны отдохнуть, мистер Сорокин и мистер Драбкин. Вы не имеете права отказываться, ибо нарушаете постановление мэра города Нома, который не разрешает ставить палатки на пляже.
Сорокин и Драбкин переглянулись.
Омрылькот был несколько озадачен. Мистер Томсон никогда не приглашал ни его самого, ни его земляков в гостиницу, которая предназначалась здесь только для белых. Ясно было, что все почести адресованы учителю и милиционеру.
— Пойдемте, дорогие друзья! — Томсон обратился и к остальным.
На автомобиле мистера Томсона переправились в отель — небольшое двухэтажное здание в центре города. У входа горело несколько электрических фонарей, освещающих витрину парикмахерской. В дверях радушно улыбались два кавказца — парикмахер и старый знакомый Магомет Ахметов.
— Большевики! — услышал за своей спиной Сорокин.
Всем отвели по небольшой комнате. В номере у кровати стоял пузатый комод со множеством ящиков, на нем — жестяной эмалированный таз и кувшин. Сорокин долго искал рукомойник и, не найдя его, решил уже ложиться так.
— Рукомойников у них нет, — злорадно сообщил вошедший Драбкин. — А еще Америка! В тазике моются…
— Как это в тазике?
— Вот так… Наливают воду и моются… в грязной, — пояснил Драбкин. — Черт знает что!
— У всякого народа свои обычаи, — заметил Сорокин. — Меня другое заботит: мы все время сотрудничаем с буржуазией.
— В каком смысле? — насторожился Драбкин.
— В Улаке нашими первыми помощниками оказались Омрылькот и шаман Млеткын, а тут — торговец Томсон.
— Это верно, — вздохнул Драбкин. — Но, с другой стороны, в нашем положении это вроде нэпа. Если смотреть в корень, то мы заставляем их работать на Советскую власть.
Сорокин с благодарностью посмотрел на друга. У Драбкина было прямо-таки природное классовое чутье, которое его пока еще ни разу не подводило.
— Давай-ка ложиться спать, — посоветовал Драбкин, — завтра у нас трудный день.
Мистер Томсон появился в гостинице с утра, выбритый, благоухающий. Он пригласил гостей спуститься вниз, где для них был накрыт стол: яичница с беконом, кофе, поджаренный хлеб, отливающее янтарем сливочное масло. Да, это не утреннее чаепитие в Улаке с плоской пресной лепешкой и куском черного моржового мяса.
— А где наши спутники? — спросил Сорокин.
— Они в гостях у своих соплеменников, — улыбнулся американец. — Пусть это вас не заботит. Они хорошо устроены и даже отказались ночевать в своих номерах.
— И все же их надо найти.
— Они скоро явятся, — заверил Томсон. — Не правда ли, яичница превосходная?
Драбкин молча кивнул.
— Она сделана из специального порошка, — пояснил мистер Томсон. — Было бы глупо возить сюда куриные яйца, но в нашей стране нашлись предприимчивые люди, которые придумали способ изготовления яичного порошка.
Томсон привстал и из фаянсового молочника налил в чашку Драбкина молоко.
— И молоко из порошка? — с улыбкой спросил Драбкин.
— Разумеется.