Белые витязи
Шрифт:
— Покорно благодарю.
Пройдя до конца строя, Сипаев познакомился с хорунжими, оглядел их дядек, спросил, кто какого роду, и по дядькам да по старым кумовским знакомствам роздал им сотни, полусотни и десятки. Собрав дядек отдельно, он погрозил кулаком этим заслуженным старикам и сказал:
— Смотри, ребята, коли ежели что не как-либо что, а что-либо как — запорю! Ей-Богу, не посмотрю, какие на ком регалии, а запорю, и всё!
— Постараемся, ваше высокоблагородие! — в один голос ответили пестуны.
Потом началась развёрстка сотен. В сотню шли земляки-одностанишники, во взводы, десятки и звенья — казаки-односумы, что одной сумой пользовались, что из одного котла
— Господа сотенные командиры, задайте работу, — обратился Сипаев к хорунжим.
— Да они ничего не умеют ещё! — сказал было Каргин, но полковник перебил его.
— Ничего ты не знаешь, не порочь своё офицерство! Они прекрасные служаки.
Хорунжие, сопровождаемые пестунами, разошлись по сотням. Сотни обступили их кругом, и каждый как умёл держал к ним речь, увещая служить как возможно лучше и не оставлять их, своих начальников, в трудные минуты.
— Постараемся, постараемся! Будьте благонадёжны! — кричали казаки.
По окончании речи выступили вперёд седовласые дядьки и начали толковать с мастерами.
— Да ты шил ли когда-нибудь, Мохамед несчастный? — спрашивал, шипя беззубым ртом, пестун.
— Шил, дяденька Ивац Егорыч, я знатно пил. Малолеткой у немецкого портного обучался, — дребезжал молодой голос.
А в другом углу слышались восклицания:
— Ты приструги-то так не накладай — оно эстак-то поспособней будет. Постой, я зараз покажу — на, гляди — во как!
— Ага! Ладно, смекаю. Оно из-под исподи надоть. Ну, ладно. И этак можно, нам всё единственно!
— Ну, нам больше нечего делать, — сказал Сипаев, обращаясь к Каргину. — Пойдём обедать, уже время. А после обеда лошадок посмотрим да оружие. — И, обращаясь к казакам, он громко крикнул: — Замолчи, честная станица!
Опять не сразу смолкло. Где-то урядник толконул лёгонько в зубы. «Ишь, заболталась, сорока!» — сказал сердито помощник сотенного, кто-то ещё звонко выкликнул: «Подборы не дюже!» — и площадь затихла.
— Атаманы-молодцы, послушайте! Зараз пойдёте на обед, а после обеда веди коней показывать на обротке и неси всяк свою справу.
— Слушаем, ваше высокоблагородие! — гулко ответили казаки.
Закипела работа в полку. Вчерашних пьяниц узнать нельзя было. Тут строгали, там шили, мяли кожи, резали ремни, станичная кузница бойко работала стремена, откуда-то появились дорогие кавказские, серебром набранные уздечки, мундиры шились чуть не по мундиру в день, и крепко и прочно шились, домашние зипуны и пашетуки укладывались в седельные подушки на время похода. Сипаев уехал, осыпаемый благодарностями Каргина, а в полку кипела работа, и вчерашний забитый, не знавший, за что и как приняться «письменюга» поднял голову и только покрикивал, разгуливая по мастерским да указывая, что так, что не этак.
И, к несказанному удивлению Каргина, под руководством пятнадцатилетних сотенных командиров да урядников, полк в две недели обшился по форме, по форме остригся, снабдился сёдлами и оружием и совсем готов был к походу.
Накануне выступления к Каргину опять заехал Сипаев. Каргин не знал, куда его усадить, чем угостить. Но это был не прежний забитый Каргин, у него и тембр голоса был не тот, он не унижался так перед своим благодетелем.
— Ну, брат, как вести думаешь? — спросил Каргина старый полковник.
Каргин живо достал из сундука недавно выписанную из картмейстерской части карту и показал на дорогу.
— Вот по этой дороге. Высылаю авангард на три версты: впереди головной отряд, сзади — тыльный.
— У, мучитель! Ну зачем так? Что, разве война у нас? враг кругом?.. Пойдёшь всем полком, ну, как ты в это тяжёлое раннее время прокормишь и людей и лошадей? Где тебе столько фуража дадут?
— А как же?
— Веди по звеньям. Собери полк и скажи: к первому апреля быть в Белостокской области у Доброволыцизны — вот и всё. А там будь без сомнения — урядники и бывалые казаки и без тебя всё, что надо, сделают. И в раз придут куда надо. Тут у них и смётка выработается, и как раза два поголодают, научатся, как и с жителем обращаться, где силком брать, где хитрецой, где просьбой, а где и купить надо. Весь полк деревня не прокормит, а десять, пятнадцать человек с удовольствием примет. Обещай им, что кто в срок в Добровольщизну не прибудет — запороть до смерти. Будь спокоен — такая смекалка явится, что без компаса и без ландкарты добредёт куда надо. Для проверки назначь несколько пунктов. Да пускай не всех сразу, а по сотне, по две в день.
— А не разбегутся? — боязно спросил Каргин.
— Ах ты, письменюга, и впрямь письменюга! Ну, был ли пример, чтобы казак со службы бежал? И русского-то беглого на деревне не ахти как примут, а казака и совсем со свету сживут. Ну, прощай! Смотри не мудри, больше свободы: казаки у тебя — не солдаты!
— Ну, бывай здоровенек! Спасибо на добром совете.
— Не на чем.
Полковники расстались.
И на другой день потянулись «партии» Каргинского полка, от селенья до селенья, питаясь чем Бог пошлёт, как птицы небесные, не имея ни провиантских, ни фуражных денег, но довольствуясь «от жителей, а жители, по свойственному русским гостеприимству, радостно принимали казака в свою хату, слушали его замысловатые, фантастические рассказы про горы «высоченные и страшенные», что доводилось им проходить, про горы «игольные и сахарные», откуда сахар везут, про белую арапию и двуголовых людей, про колдунов и чертей. Иная заслушавшаяся хозяйка и не замечала, как чисто вылизанная после щей ложка исчезала в голенище высокого сапога, а торбочка с овсом, заготовленная к посеву, ссыпалась в кормушку добру коню... Благословениями и добрыми пожеланиями провожали казаков при отъезде, и проклятия сыпались на чубастые головы, когда на другой день оказывался недохват взятых на память вещей.
И так стекались к границе Варшавского герцогства пятьдесят полков, сила с лишком в девяносто пять тысяч человек и лошадей...
VIII
— Ну, наварила на Маланьину свадьбу...
Всякого человека, приезжавшего в эту пору в Черкасск из Петербурга, встречали бесконечными расспросами, что говорят о войне, о Наполеоне, да точно ли правда, что не объявили ещё войны, может, дерутся уже давно, да нарочно про то не пишут. Правда ли, что комета может зажечь землю, и верно ли, что в Петербурге образовалась новая вера, к которой многие важные персоны пристали, и поклоняются мёртвой голове и треугольнику. Брешут или точно говорят ещё и про то, что питерские по-русски не говорят и Наполеону подносят адрес и изменяют России; летал ли Наполеон в Париже на особой машине на манер мыльного пузыря и правда ли, что у нас нет главнокомандующего?