Белые волки Перуна
Шрифт:
– А ты как бы хотел?
– без обиды в голосе спросил Рамодан, из чего Ладомир заключил, что цену старик запросил действительно несуразную и сам это сознаёт.
– А пусть род Рамоданов даст боярину Ладомиру пять мечников в дружину, ну и ещё двадцать ратников, коли придёт нужда.
– Пять конных мечников - это для рода накладно, - покачал головой Рамодан.- А для рати мы по плешанскому ряду даём пятнадцать пеших, дадим больше - роду будет большая прореха, если сгинут они на войне.
Пожалуй, Войнег действительно хватил лишку. Рамоданы хоть и многочисленны, но небогаты, а потому Ладомир смягчил ряд:
–
На том и порешили, к большому, как успел заметить Ладомир, удовольствию Рамодана-старшего. Да и остальные Рамоданы были довольны - похоже, им удалось все-таки обойти по ряду молодого боярина. Про это и сказал Войнег побратиму.
– Обошли или не обошли, не в том суть, - усмехнулся Ладомир.
– Зато легче теперь будет сговариваться с другими плешанами.
– Ну, если начнешь своими землями кидаться, то скоро всей Плеши станешь мил. Рамоданы пятидесятою ловушками не ограничатся, а выстригут всю живность в округе.
– Это ты зря, - возразил Войнегу Ратибор.
– Не в их интересах разорять землю, ряд заключён на полвека. И в другом прав Ладомир - если сядем на Плеши, то кое чем можно поступиться, чтобы сохранить лад.
Свадьбу Бречислава с Рамоданой справили на Даждьбоговы дни, когда по Двине потянуло весной. Оно конечно, Перуновым Волкам не следовало бы стараться для чужого бога, но ведь Даждьбог Перуну не враг, а без даруемого им тепла не вызреет жито и не поспеют меды. Поэтому и полилась Киряева брага по плешанским улицам, радуя всех, кого держали ноги.
В борениях Гасты не участвовали, но когда Киряев брат смурной Морей бросил вызов, то Ратибор его принял и на глазах всей Плеши впечатал смельчака спиной в землю. Больше не нашлось охотников связываться с Перуновыми Волками. А по Даждьбогову столбу быстрее и выше всех взобрался Сновид. До неба рукой не дотянулся, но сладкого конька с верхушки достал, на радость своей Растрепухе. А более ничего до самой весны не случилось - до той самой поры, когда жёнки принялись одна за другой рожать на белый свет по чаду. Ждана начала, Растрепуха закончила. Ждана родила мальчика, которого назвали, как хотел Ладомир, Звезданом. И Купава родила Ратибору мальчика, и Светляна Войнегу мальчика, а Растрепуха родила Сновиду двух девочек, чему Ладомир даже не удивился, потому что ничего доброго от нее не ждал. Впрочем, Сновид дочкам не огорчился, а даже, кажется, был рад.
– Лиха беда начало, - хитро подмигнул он Ладомиру.
С наступлением лета прибавилось хлопот у порубежного воеводы. Где на ладье, где верхом, где пешком проехал и прошёл Ладомир по плешанской границе. Местами подновил засеки, а кое-где выставил новые сторожевые посты. Охотников до чужого добра хватает всегда, а на землях полоцких пошаливали не только ятвяги и приморы, но, случалось, и нурманы. Двина - река торговая и ходкая, а потому зевать здесь не приходится.
Новому воеводе хоть разорвись, а обеспечь порядок на вверенных землях. Спасибо боярину Хабару - не оставил Ладомира без дельного совета. А всё же удивительно воеводе, с чего это новгородец застрял в медвежьем углу, неужели в своих землях дел мало?
– Своё никуда не уйдёт, - хитренько усмехнулся Хабар.
– Чужое прихватить хочется. Больше ничего не сказал в тот день Хабар Ладомиру, а вскоре и вовсе ушёл вниз по Двине с товаром на прибывшей из Полоцка большой ладье. Ушёл в ятвяжские земли, а может быть и далее, как сказала Ладомиру Милава, когда он заглянул в её дом, переброситься словом с Изяславом и посмотреть на подросшего двухгодовалого Яромира. На взгляд воеводы парнишка был бойкий и вполне мог вырасти подмогой в делах своему деду Хабару.
Изяслав всё ещё маялся со своей десницей. Сохнуть она не сохла, как того боялся Твердислав, но к дождю ныла. Ложку той рукой можно было держать, а вот меч выпадал из непослушных пальцев.
– Заживёт, - утешил приунывшего Изяслава Ладомир.
– Какие твои годы.
К лету Изяслав здорово подтянулся и ростом уже до Милавиной макушки доставал. На что и указал ему Ладомир. Хозяин почему-то покраснел и отвёл глаза. Похоже, всё-таки поторопился боярин Ставр женить своего сына, тем более на вдове, а не на девушке. Да ещё на такой жаркой женщине, как Милава, с которой с трудом справляется муж в силе, а уж парнишке-то вовсе беда. Не приходилось сомневаться, кто верховодит в этом доме - холопки аж приседали от Милавиного крика, а холопы чуть не бородами двор мели при её появлении. Даже Изяславовы мечники слушали больше боярыню, чем боярина.
– Ты с ней построже, - посоветовал Ладомир Изяславу, когда Милава вышла из горницы.
– А то она такая жёнка, что зануздает любого мужика.
Изяслав в ответ только вздохнул и опасливо покосился на двери:
– С дальнего сельца приезжали смерды, у них был ряд заключен с боярином Судиславом, и по тому ряду они ему заплатили за огнища вперёд на десять лёт. Я хотел тот ряд подтвердить, а Милава против - пусть, говорит, платят по-новому. Боярин Хабар на сторону Милавы встал. Смерды грозились разорить дальнюю усадьбу, а Милава сказала, что новый воевода учинит с них спрос и сдерёт три шкуры за разбой.
Ладомир посмурнел лицом, выслушав Изяслава. Круто взялись за дело Хабар с дочкой, забыв, видимо, что на Плеши совсем не то, что на Новгородчине. Здесь живут не столько по правде княжьей, сколько по дедовским обычаям.
– С Милавой я поговорю и с Хабаром тоже, когда он вернётся, а в дальнее сельцо мы с тобою съездим и разберёмся там, на месте, что к чему.
Милаву Ладомир нашёл во дворе, когда она, уперев руки в крутые бока, лаяла челядинов за нерасторопство. Голос у неё при этом был визгливым, как у паскудной собачонки. Ладомир не стал обрывать тот лай, а просто постоял и послушал. Конечно, челядь следует держать в строгости, но у Блудовой Людмилы это получалось лучше и как-то само собой, без надрывного крика. А вот Милаве следует ещё поучиться людьми управлять. Так Ладомир ей и сказал.
– Тебя бы на моё место, - пыхнула огнём Милава.
– При сопливом муже.
– Будешь срамить боярина Изяслава, я тебя самолично оттаскаю за волосы.
Говорил Ладомир эти слова тихо, чтобы не слышали челядины, да ещё и улыбался сладко, но по глазам было видно, что он сдержит свое слово. А потому и сбавила тон Милава, ударилась в жалобы:
– Вместо того чтобы бить, взял бы да приголубил, а то уже до того дошла, что хоть под холопа ложись.
Глаза при этих словах сделались безумными, а потому и сказал ей Ладомир: