Белые волки Перуна
Шрифт:
– Свинина надоела до смерти, - вздохнул Войнег.
– Есть у меня на примете одна берлога. Самое время наведаться туда, пока бурый не отощал за зиму.
– Сугробов ныне поднамёл Стрибог, - покачал головой Ратибор.
– С возком не пробиться.
– Пробиться надо, - сказал Ладомир, которому свинина после Войнеговых слов тоже показалась безвкусной.
– За одно проверим дальнее сельцо, как там управляется на отшибе Сыряй.
– Я бы учинил спрос тому Сыряю, - взыграл Войнег.
– С мёдом нас подвёл, и сено у него подгнило.
– Это не Сыряя вина, - возразил Ратибор.
–
– Это ещё проверить надо, по недогляду всё случилось или по злому умыслу,- засомневался Войнег.
– Зря Изяслав доверяет Погуду, я бы согнул этого вилявого гада в бараний рог. По слухам, он продавал воск с земель Изяслава, да, наверное, не только воск.
– Изяславу самому впрягаться пора, - хмуро бросил Ратибор.
– А пока Хабарова Милава тянет за двоих.
Твердислав, по своему обычаю, помалкивал за столом. Было время, когда Ладомир считал его тугодумом, но сейчас склонялся к мысли, что Гавран умнее многих. Все Рябцевы и Сыряевы хитрости он видел насквозь, а со смердами умел ладить лучше всех. Хоть и побаивались его плешане, но и уважали за то, что судил по справедливости и лишнего не брал ни в казну княжью, ни в казну воеводскую.
– Воск надо вывезти с дальнего сельца по зиме, - вставил Твердислав, наконец, в разговор своё слово.
– А по весне либо сбыть купцам, либо отвезти в Полоцк.
По всему выходило, что в дальнее сельцо съездить надо в любом случае и не на одной подводе. Ладомира, которому в бездействии пребывать - хуже смерти, обрадовала предстоящая нелёгкая прогулка по зимнему лесу, да и побратимы его тоже рвались из прискучивших гонтищ на вольный воздух.
Ждана на мужские сборы посматривала неодобрительно, и это своё неодобрение высказала Ладомиру в ложнице. Из её слов выходило, что хозяин Ладомир никудышный - ещё не достроен новый дом, а он уже рвётся невесть куда за паскудной надобностью.
– А почему за паскудной? – поразился Ладомир такому неожиданному приговору.
– А потому что в дальнее сельцо Войнег с Ратибором отправили всех смазливых полонянок. Недаром же Войнег отирался там всё лето.
Ладомир уже откинулся на ложе, а Ждана ещё расчесывала волосы частым гребнем, раскинув их по плечам. Волосы доставали почти до ягодиц и были на удивление мягкими на ощупь. Ладомиру нравилось иной раз запускать в них руку, когда требовалось то ли приласкать жену, то ли наоборот выразить неудовольствие. Впрочем, за волосы он не столько таскал, сколько путал их. Это наказание Ждану не пугало, и поэтому она ему перечила всё чаще, но перечила только наедине, а при людях ещё не сказала поперёк Ладомиру ни слова. За это ей прощалось ночное ворчание.
– Тебе весть про полонянок сорока на хвосте принесла?
– усмехнулся Ладомир, поглаживая чуть расплывшееся после родов тело жены.
– Сороку эту зовут Милавой, она рассказала про Войнеговых потаскух Светляне.
– Не велика важность, коли муж прижмёт холопку, - отмахнулся Ладомир.
– Но только если не в ущерб жене собственной, - отрезала Ждана.
– Ладно, - вздохнул Ладомир.
– Я поговорю с Войнегом.
А Хабаровой дочке, выходит, до всего есть дело. Откуда интересно она вызнала про Войнеговы шашни? Хотя чему тут удивляться - в Плеши всё про всех ведомо. А Войнега, оказывается, потянуло не только на медвежатину - тот ещё ухарь. Тихая Войнегова Светляна не стала бы поднимать шум, если бы Милава её не поджуживал. Зачем только это хитрой жёнке понадобилось? Но неспроста всё делает вила новгородская, ох неспроста.
В дальнее сельцо отправились на трёх возках, прихватив с собой ещё и Сновида с Пересветом и Изяслава. Ехали сначала берегом Двины, а потом свернули резко по Рамодановым огнищам к новой просеке, возникшей уже стараниями воеводы Ладомира. По части сугробов Ратибор опасался напрасно. На всём протяжении лесной дороги выпрыгивать из возков пришлось только трижды, а в остальном сильные лошади справлялись сами.
Зимний лес сызмала нравился Ладомиру. Была в нём какая-то загадка, разгадать которую не хватит целой жизни. Можно было, конечно, назвать этот обросший инеем мир сонным, но это была бы далеко не вся правда. Да и не спал лес вовсе, а скорее таился, собирался с силами для нового буйства по весне, когда осерчавший на много месяцев Даждьбог отойдёт сердцем и вновь приласкает тоскующую по его улыбке землю.
А пока храпящие кони ломают оглушительную тишину, и всё живое спешит убраться с дороги и спрятаться в густом подлеске, сливаясь или со Стрибоговым пухом или с подмёрзшей корой.
– Снега на кривецких землях поменьше, чем на новгородских, - заметил лежащий рядом на розвальнях Войнег.
– По нашим лесам так не разгуляешься по зиме.
Ладомир молча согласился с Войнегом - и снега здесь меньше, и стаивает он раньше. А почему так происходит - понять трудно. Может быть, в кривецких землях чаще кланяются Даждьбогу, чем в землях новгородских?
– И жито здесь лучше родит, - продолжал тянуть своё Войнег.
– И сено, если в вершах не сгниёт, лучше, и живности в лесах больше.
– Да где больше-то?
– обиделся за новгородские леса Ладомир.
– А зубры-то не водятся у нас, - заупрямился Войнег.
– А здесь вон, гляди, целое стадо.
Зубр внушал Ладомиру уважение - здоровенный зверюга с тяжёлым горбом и крепкими рогами. В одиночку на такого не пойдёшь, коли не совсем без ума. С медведем справиться легче, чем с разъярённым зубром.
– Зато пушнины в новгородских лесах больше, - заметил Ладомир.
– А за пушнину заморские купцы платят золотом и серебром.
– Разве что пушнина, - Войнег приподнялся на локте и пронзительно засвистел вслед убегающему зайцу.
– Зато здесь по ручьям и протокам бобра много. Зря, что ли, Рамоданы с тебя за девку стребовали землю у излучины - вот там как раз самое богатое в округе бобровое место.
– С умом хоть брали? – спросил Ладомир.
– С умом. Я сам проверял.
Ладомир оглянулся: три подводы, поотстав шагов на двадцать, тянулись по уже проложенной дорожке вслед за парой гнедых, запряжённых в первый возок.