Белые волки
Шрифт:
рохи ночи. Зашелестела трава над обрывом.
Комья земли посыпались с берега, будто
ступил неосторожный кто. Вскинул винтов-
ку, щелкнул затвором.
— Кто идет?
Тихо. Плещутся волны внизу. Тяжело
перевел дух. Рукой сердце унимает.
— Ох, спужался как!
Не успел додумать. Взметнулась из травы
большая черная птица. Охнул часовой, вы-
ронил винтовку, упал ничком на землю.
Прянули с земли темные фигуры.
Скорей!
мычки, подпилки. Бесшумно открылись ши-
рокие двери арсенала. Ружья, пулеметы, ленты.
Две подводы из темноты вынырнули. Ско-
рей, скорей!..
Темной августовской ночью к тюрьме
подошел отряд вооруженных людей. Без
выстрела сняли часовых. В караульное по-
мещение вбежало десяток людей, штыки
вперед. Кое-кто вскочил.
— Ни с места!
Рассыпались по тюремным коридорам.
— Отпирай камеры!
Забегали перепуганные надзиратели. За-
гремели засовы у дверей.
— Товарищи, выходи!
Петрухин бросился к камере, где сидел
с Верой, Соломоном, Андреичем, где было
сорок.
— Товарищи, сколько вас?
— Пятеро!
А было сорок. Мелькнули лица товари-
щей. Молодой деревенский парень Сергей.
Коротким вздохом подавил воспоминания.
Не время думать, не время. Потом, потом.
— Товарищи, живей, живей!
Выходившие вооружались винтовками и
револьверами, взятыми у караульных и над-
зирателей. В молчании строились во дворе.
— Товарищи, кто с нами? Кто остается
в городе, оружие не брать. Живо, живо!
К Петрухину подошел один из пятерых.
Протянул сверток. Мягкий комок золотистых
кос Веры.
— Как святыню берегли, друг другу пе-
редавали. Вы сумеете передать матери, я не
останусь в городе.
Дрогнул суровый Петрухин. Молча сунул
сверток за пазуху. Короткая заглушённая
команда:
— Шагом марш!
Утром приказ: добровольно возвратив-
шимся в тюрьму наказания не будет.
А ночью," как огромные одноглазые чу-
довища, носились по городу грузовики. На
концах — по пулемету,по бортам — штыки.
С фырканьем, отдуваясь от беготни, подкаты-
вали к тюрьме. Опять по гулким тюремным
коридорам стучали тяжелые шаги, опять
гремели засовы у дверей и опять наполня-
лись камеры.
Торопливым шагом по безлюдным ули-
цам проходили патрули. Гулким топотом
отдавали мостовые, провожая конные разъ-
езды.
Испуганно в насторожившейся тишине
"взметывались голоса часовых.
— Стой! Кто идет?
Маленькая старушка, вся в черном, по
ночам не спит. Сидит у окна, смотрит в пу-
стоту безмолвной ночи. Все ждет.
— Вера... дочь моя!
Шаги под окном. Тихий стук в окно.
Заметалась, — бросилась к окну, распах-
нула.
С улицы шопот осторожный.
— Не пугайтесь, я товарищ Веры!
— Сейчас я, сейчас.
Кинулась в коридор. Путаются ноги в
подоле юбки. Дрожащие руки не найдут
задвижки у дверей.
— Я сидел вместе с Верой в одной ка-
мере. В тот вечер она просила передать
вам... Вот.
Протянул сверток. Блеснуло золото волос.
— Вера, голубка моя...
Погрузила тонкие пальцы в шелк волос,
прижалась лицом. Дрожат плечи от рыданий.
— Дочка, голубка!
Доверчиво взяла за руки высокого чер-
ного человека.
— Вы были с ней... Расскажите мне.
Долго рассказывал. А когда поднялся,
взяла его голову дрожащими руками, на-
гнула, поцеловала в лоб.
— Вы еще придете, да? Вы мне близкий,
родной. Вы были товарищем Веры.
— Приду, приду.
Вышел на улииу. Сжал голову руками.
— Эх!
Только зубами скрипнул. Поднял огром-
ный кулак, погрозил спящему городу и
исчез в темном переулке.
ГЛАВА V.
НАТАША КИСЕЛЕВА.
К ней пришли ночью. Грубыми руками пере-
ворачивали вещи, рылись в белье. Гром-
ко стучали тяжелыми сапогами, харкали на
пол. Подняли с постели шестилетнего Мишу.
Увидали на стене портрет Дмитрия.
— А-а, герой!
С злым смехом сняли со стены. Приоб-
щили к делу.
— Послушайте, оставьте портрет. На
что вам?
Офицер в наглой оскорбительной усмеш-
ке поднял брови.
— Скажите на. милость, а вам эту дрянь
на что?
У Наташи задрожали обидой побелевшие
Губы.
Миша видел, что чужой грубый дядя
обижает маму. Подбежал к матери, сжал
кулачонки.
— Не смей маму обижать!
— Ах, ты, сопляк!
Щелкнул Мишу по носу.
Миша заплакал, топнул ногой.
— Дурак, пошел вон!
Когда ушли, посадила Мишу на колени,
прижала к груди и долго плакала жгучими
слезами обиды.
Через неделю вызвали в контр-разведку.
Усатый рыжий офицер нахально смотрит
в лицо.
— Где ваш муж?
— Не знаю.
— Как же вы не знаете? Когда он уехал
из города?
— За месяц до переворота.