Белым по черному

Кроткова Христина Павловна

Как жизнь идет! Как мы меняемся! Как сердце… Давно ль оно, давно ль еще… и вот Как быстро научилось ты извериться, Признав неразрываемость тенет. И с каменным лицом встречаю взгляд тоскливый Спокойных глаз не опускаю вниз. Давно ль еще… И нот неторопливо Стучится безупречный механизм. Знакомо все: глотая боль, невнятно, Упавшим голосом, себя кляня… А мне его любовь скучна и непонятна, И не нужна. Вот как тебе моя.

«Когда же, наконец, мы сможем не любить…»

Когда же, наконец, мы сможем не любить, Когда же, наконец, не притворяясь, Мы сможем за другими повторить, Что жизнь идет, бесцельно повторяясь? Пока

же каждый день — блаженства страшный дар Как смех неповторим в своем сверканье, И мы расплачиваемся за дивный жар Любовной несчитающейся данью. И знаем, что не может не придти Расплаты час, но мы любой ценою За каждый миг готовы заплатить, И все ж останемся богаты вдвое.

Гретхен («Еще дитя, и чужды наважденья…»)

Еще дитя, и чужды наважденья, В неведенье уже грядущих гроз, И крупных рук спокойные движенья, И аккуратность слишком длинных кос. Но ранним утром, сговорившись с ветром, Цветы тебе расскажут о любви, И новая в тебе родится вера, И верность новая скует мечты твои. Разбужена святым воскресным утром, Звучит молитвы вещая строка. Проходишь ты, светла и неприступна (Как добродетель юная строга!) Но роковая встреча неизбежна. Тебе ли спорить с избранной судьбой! Он с нарочитой дерзостью небрежной Вдруг остановится перед тобой. Подняв глаза в доверчивом вниманье (Как добродетель скромная смела!) Ты слушаешь в губительном молчанье Его слова, забыв, чем ты была. Ты вечером прядешь, без песен, молча, Взволнованной прилежностью кипя. Ты приняла — уже не можешь больше! Ларец даров. Такие ль ждут тебя! Еще дитя, но слишком трудно сладить С тяжелым ливнем этих длинных кос. Уже темницей скромненькое платье, Уже глаза — все вдохновенье гроз.

Уроки Кармен («Как трудно быть Кармен, беспечной, своенравной…»)

Как трудно быть Кармен, беспечной, своенравной, С улыбкой петь: — О да, любовь вольна! — И чувствовать, что начат подвиг странный, Что хлынула девятая волна. Не дымное кафе с толпой американцев, Где хриплый джаз томится ни о чем, Где ты так долго ждешь, уставшая казаться Такой же, как они, в томлении ночном. Прищурь глаза: нет, полночь, Лиллас-Пастья И задыхающийся ритм гитар. Колебля свет, летит дыханье страсти (Ты, пошатнувшись, выдержи удар). Кармен, мы за тобой, мы но твоим следам Безумным хороводом страсти мчимся! Кармен, остановись, пойми — не совладать С твоим огнем, которого страшимся! Нет, не гони ее: она опять вернется. И не зови: она сама придет. Нет, не держи: малиновкой взовьется, Крылом забьет и звонко запоет. Смеясь над ним, над страстью, над собою, Запой и ты. Швырни ему цветок. Любовь вольна! Она берется с бою. (Потом виднее — в рот или в висок). Не обернувшись, глаз не подымая, Вдруг чувствуешь: вошел тореадор. Толпу приветствует, еще не понимая, Прекрасный, бычий, полный страсти взор. Знай, жарко знай: твои смертельна рана. И, медленным отчаяньем пьяна, Ты примешь бой, заведомо неравный, Поймя: о да, любовь — как смерть — вольна

Вещи(«Днем все вещи спокойней и злей…»)

Днем все вещи спокойней и злей, В лучшем случае — безразличны. Как в чужой толпе, как во сне, Я средь них, как голодный нищий. Неподвижно стоит комод, Равнодушный, непоколебимый. Я гляжу: разве он поймет, Как я всеми ими гонима? Торопясь на звонок телефона, Ушибаясь, споткнусь, налечу, И, на миг замерев смущенно, — Извините, стул, — бормочу. Но ночью, придя домой, — На сегодня конец скитанью! — Я с надеждою и тоской Прислушиваюсь к молчанью. Головой

припадя к стене, Говорю: — Ты послушай, стул, Он опять равнодушен ко мне, Он опять меня обманул. И, сочувствуя, стул молчит, Ожидая дальнейших слов. В глубине деревянной души Он помочь бы мне был готов. Я в ночной тишине не одна, Весь враждебный мне мир уснул. Мне опорой немой — стена. И опять я: — Послушай, стул…

Зависть(«Все ясней с рассветом проступают…»)

Все ясней с рассветом проступают Нежные упреки голубей. Голуби томятся и вздыхают В ласковой любовной похвальбе. Ты ж растерянна и молчалива, Нехотя встречаешь звонкий день. В комнате недвижимо почила Скучная, нерадостная лень. Своего тебе осталось мало: В горле неглотаемый комок, Сухость глаз, горячих и усталых, Папиросы тоненький дымок. Вместо неподвижности и страха И тебе б немного полетать, Потомиться, повздыхать, поахать, Покувыркаться, поворковать.

Ты тоже притихнешь(«Смущенная его внезапной болью…»)

Смущенная его внезапной болью, Ты слушала с волненьем и тоской Его слова о призрачной неволе, Об одинокой тишине ночной. Я не виню тебя. Все так понятно. Не ты одна была укрощена. Не ты одна узнала, как отрадна Внезапная ночная тишина. Ты слушала его с невольной болью, Побеждена вдруг нежностью ночной, Взволнованная новой, трудной ролью И безнадежной страшной тишиной. И дальше в путь, прохожая, чужая, Уйдешь одна, тоской поражена. И станет неотступной — та, ночная, Бессонная, живая тишина.

Два проклятья(«Бог оставил людям два проклятья…»)

Бог оставил людям два проклятья: Для мужчины — жизнь вести в труде, Женщине — за сладкий грех объятья, В муках и крови родить детей. Так учили книги откровений Души всех покорных много лет, И склонялись грешные колени Под карающий святой завет. Мы теперь ушли от темной власти Нас от века обрекавших слов. С нами наше, человечье счастье, Вез крестовых мук и без грехов. Дар любви не благостней, не слаще, Чем разящий, темный Божий гнев: Радость матери, в руках дитя держащей. Гордость пахаря, собравшего посев.

«Я не узнаю никогда…»

Я не узнаю никогда: Уже была, быть может, встреча. Но мною был ты неотмечен. Я не узнаю никогда, Кто слушал — ты или предтеча — Мой тихий шепот, всплески речи. Уже была, быть может, встреча — Я не узнаю никогда.

Романс («Боясь пролить хотя бы каплю яда…»)

Боясь пролить хотя бы каплю яда, Я никогда не говорю о вас. Баш легкий шаг и равнодушье взгляда Я узнаю, не подымая глаз. Была весна, самой весны весенней, И я любила вас, и сумрак голубел, И шорох звезд, и длительное бденье Под звонкий ливень синих лунных стрел… Ваш образ стынет в мертвом ореоле. Другим отдали вы и зной, и нежность ласк. О, я не выроню своей заветной боли! Я никогда не говорю о вас.

«Напуганные вечным пораженьем…»

Напуганные вечным пораженьем, Мы постигаем алгебру любви, Законы тяготенья, приближенья И центробежный наших чувств отлив. Алхимики, мы тихо изучаем, Выводим, сравниваем тайный смысл, И, в отвлечениях своих дичая, Мы начинаем верить в стройность чисел. И, наконец, покинув заточенье, Во вееоружье знанья мы выходим в свет — И первый встречный взгляд, решая все сомненья, Сражает нас и сводит все на нет.