Белый Бурхан
Шрифт:
Узнав об этом, Феофил скривился, как от зубной боли:
— Не врут, выходит, про своего нового бога?
— Выходит, не врут, — как эхо отозвался Серапион, — можа и нам, тово, послушать того Бурхана хучь вполовину уха?
— А ты выучился их говору, пока до Кырлыка шел? — съехидничал Феофил.
Все ниже клонилось солнце, и потому бесконечнее казался путь. Карабкаясь по камням все выше в небо, люди и кони вымотались, всем хотелось пить. И хотя вода была рядом, внизу, у них под ногами, добираться до нее надо
— Распустили пузы у домашнего самовара! — ворчал он, облизывая высохшие губы. — Теперич и терпежу не достает?
Терпежу и ему не доставало, но не будешь же останавливаться на голых и раскаленных солнцем камнях?
Серапион давно отбился от Феофила и шел теперь рядом с Яшкой, напряженно думая, как укоротить брата, который с каждым днем становился зверее и занозистее Винтяя, проклятого отцом.
На горном плато Феофил позволил, наконец, всем передохнуть. И только здесь они решились посмотреть туда, вниз. Вид долины их изумил: люди, кони, костры… И когда только они успели сюда понаехать?
— Делы-ы… — протянул Серапион растерянно. — Да где жа нам с имя воевать-то?! Удрать бы суметь только…
Феофил на этот раз не отозвался. Увиденной внизу картиной он был поражен не меньше младших братьев.
«Пустое мы, кажись, затеяли, — поползли злые мысли. — Да оне нас, как вшей… И пикнуть не поспеем!»
Но отступать было уже поздно: из-за ближней скалы вышли воины в меховых куртках с широкими поясами и направились к ним, держа наперевес боевые винтовки. На концах винтовочных стволов холодно поблескивали плоские штыки…
Феофил выронил плеть и первым поднял руки.
Неподалеку грохнул выстрел, влепив в ствол дерева, мимо которого проезжал Дельмек, горячую свинцовую звезду. Он взглянул в сторону, откуда раздался выстрел, увидел, как из-за соседнего березового комля в него целился бородатый человек, пытаясь взять на мушку, не прищурив левого голубого глаза. Удивившись неумелости стрелка, Дельмек потянулся рукой к ружейному ремню, но кто-то из едущих сзади опередил его, и бородач, выронив ружье, опрокинулся на спину.
— Не палите, православные! — завопил кто-то в кустах. — Они тож с ружьями!
Дельмек спешился, подошел к убитому и сразу узнал его: Винтяй Лапердин. Пуля попала ему в тот самый глаз, который он побоялся прищурить, когда целился.
«Потому и не попал в меня с трех шагов! — подумал Дельмек, поднимая с травы хорошую двустволку убитого. — Разве можно попасть, когда неправильно целишься?»
Переломив ружье, он поймал краем глаза золотое донышко второго жакановского патрона, по которому так и не успел ударить боек курка. Разрядив ружье в воздух, Дельмек предложил:
— Выходи кто есть! Убивать никого не будем. Ему никто не ответил. Дельмек шагнул в кусты, едва не споткнувшись о лежащего человека. Шевельнув его носком сапога, Дельмек вздохнул, будто нашел не то, что искал:
— Вставай. Я не медведь, меня не обманешь, если притворишься мертвым! Мертвым я и сам могу тебя сделать.
Человек шевельнулся, сел, испуганно перекрестился:
— Ктитор я! На охоту был зван купцом, не на разбой! Кабы знатье, ни в жисть бы, тово! Что я, нехристь поганая?
Дельмек усмехнулся. Можно легко представить, как бы они, эти охотники, загалдели, упади на тропу с простреленной башкой не их главарь и заводила, а кто-нибудь из безоружных путников, идущих в долину Теренг, чтобы только послушать Белого Бурхана и узнать у него, как жить правильно и справедливо! Волчьей стаей бы бросились за нежданной и негаданной добычей, если бы даже кроме старой драной шубы ничего и не нашли у своей жертвы!
— Кто еще был с вами?
— Два работника купца.
— А братья Винтяя где?
— Должно, ушли на Кырлык… «Не успели мы! — Дельмек огорченно мотнул головой. — Если их не остановить, много беды будет!..»
Серапион с грустью подсчитывал потери. А все Феофил! Чуть ли не с голыми руками бросился на штыки, хотя первым и поднял руки. Парни же оказались серьезными воинами: кого тут же, на плато, прикололи штыками, кого выстрелами сбросили вниз, остальных повязали, допросили со всей строгостью и — по двое в разные стороны… Кого к перевалу увели, кого вниз — к Кырлыку отправили, а их вот-по обходной тропе к Ябогану… Зачем? А кто их поймет, каменных молчунов? Может, в подходящую пропасть спустят, может, к дороге какой выведут; может, сейчас, через шаг, по пуле в затылок…
Федор непрерывно скулил, обвиняя старших братьев и отца в затеянной ими кровавой игре, за которую одни уже поплатились, а другие вот-вот поплатятся!
— Да не скули ты! — не выдержал Серапион. — Без твоего скулежу тошно! Этих не разжалобишь!
— Ага, тошно! А где ваши недавние хиханьки да хаханьки? Перебьем ту орду, как вошей передавим!.. Выкусили? Пропадай, вота, из-за вас, дурней!..
— Не шел бы с нами! Кто тебя за ноздри тянул?
— Попробуй, не пойди я или Яшка! Живьем сожрали бы потом!
За их спинами клацнули затворы винтовок, и братья замолчали.
Все круче тропа, уходящая вниз. Слева — скалы, справа — пропасть. Выбирать не из чего — можешь сейчас бросаться туда, вниз, башкой на камни, а можешь и подождать, когда тебе влепят пулю в спину… Одно ясно: жи-выми их теперь не выпустят и законным властям не передадут. У этих калмыков теперь своя власть встала, где к каждому слову бурхан лепится!
Серапион заскользил на камнях, остановился. Дальше шла сплошная осыпь, она просто скатит в реку, из которой со связанными руками не выплывешь, если даже и не разобьешься. Остановился и Федор, снова захныкал: