Белый Бурхан
Шрифт:
Плохо, когда люди знают все не только о себе, но и о других людях тоже… Начались раздоры и ссоры. Парни не хотели жениться на девушках, потому что те или были бесплодными, как было написано в книгах, или должны были скоро умереть, оставив кучу детей. Девушки не хотели выходить замуж за парней, когда узнавали из книг, что те будут плохие мужья — лодыри и пьяницы, будут бить своих жен и волочиться за другими женщинами. Эти раздоры и ссоры, драки и побоища следовали одно за другим. Люди стали злы и нетерпеливы, жадны и неблагоразумны, трусливы и лживы. И тогда хан Ойрот захлопнул свои волшебные книги и упросил бога
Так и вышло: пришли с востока черные полчища воинов, прогнали хана Ойрота, заковали его в цепи, сделали вечным узником, а злого хана Эрлика поставили правителем над судьбами всех людей Алтая. И закрыл свои серебряные глаза Бурхан и отрекся от глупых и пустых людей, что сами приготовили свою погибель.
И забыли навсегда люди великие заветы: стали есть траву вместо мяса, ковырять железом и уродовать землю, командовать водой и натравливать одно родное племя на другое родное племя.
И воцарился на Алтае хан Эрлик с его черным зеркалом, в которое он превратил волшебные книги. И в этом его зеркале всегда отныне отражались только плохие поступки людей и совсем не были видны их хорошие поступки! А когда-то хан Эрлик лизал ноги хану Ойроту, как пес лижет ноги своему хозяину.
И поняли люди: зло всегда приходит, когда уходит добро из человеческих сердец и души их становятся холодными и пустыми, а глаза равнодушными и незрячими… [108]
Третье лето жил Дельмек у русского доктора Гладышева. И к мылу привык, и к воде, и к белому клеенчатому фартуку. Сначала он за скотом ухаживал, жене доктора Галине Петровне по хозяйству помогал, а потом сам доктор стал Дельмека понемногу и к своему делу приучать:
— Санитаром при мне будешь! Братом милосердия. Новое звание Дельмеку понравилось. И фартук, который доктор выдал ему, понравился. Он помогал доктору во всем — перевязывал раненых на охоте, ставил банки и горчичники, поил вкусными лекарствами из трав. Даже уколы наловчился делать и ножичком для прививок по коже царапать! Только к стеклянному ящику, где главные лекарства доктора хранились, он Дельмека не подпускал:
108
Легенда — фантазия автора.
— Нельзя! И сам отравишься чем-нибудь и других отравишь!
И все чаще и чаще повторял:
— Золотые руки у тебя, Дельмек! И душа добрая. Учиться бы тебе надо, в школу ходить! Большую бы пользу мог принести своему несчастному народу.
Школы Дельмек боялся. Там бы и косичку ему отстригли, и новое имя дали, и русскому бородатому богу молиться заставили! А он не хотел среди своих соплеменников чужим и постылым человеком быть. Перекрещенцев нигде не жаловали: русские на них смотрели с любопытством, сородичи сторонились, а сами русские попы считали их людьми десятого сорта, которых по-хорошему-то и крестить грех великий для веры, если бы не необходимость проклятущая!
Эта необходимость не давала спокойно жить и Дельмеку у доброго и умного доктора. А приходила эта необходимость в образе священника, хорошего знакомого семейства Гладышевых. Сколько бы ни сидел тот гость у доктора за самоваром, о чем бы ни говорил, а всегда глаза на Дельмека сворачивал:
— Крестить бы вашего слугу, уважаемый Федор Васильевич! К святому престолу дикаря эрликова присовокупить!
— Он мне не слуга. Сам пришел, сам уйдет. Птица вольная и крылатая, хе-хе… Да и какой вам прок, отец Лаврентий, привести к православию человека, который не понимает и не разделяет христианских догматов?
— Всякая душа, к господу пришедшая или приползшая, радость! Поговорили бы с ним строго. Он вас послушается.
— Нет, отец Лаврентий! Я его душу трогать не буду и жене закажу не делать этого… Сами вы уж, как пастырь…
И поп сам, своим манером, начал переводить Дельмека в истинную веру:
— Куче навоза молишься, басурман? Смотри, будут тебя черти на том свете в котле варить, пока мясо от костей не отвалится!
Дельмек смотрел на попа с недоумением:
— Правильно говоришь, поп. Мясо долго варить надо!
— Тебя варить будут! — рассердился поп.
— Меня? Я не баран. Ты варить будешь, поп? Отец Лаврентий плевался и уходил, а потом, появившись снова, с теми же обидными словами приставал:
— Эрлик твой разве бог? Эрлик — дьявол есть, низвергнутый в ад! У меня бог настоящий — добрый, мудрый, чадолюбивый!
Дельмек пожимал плечами: чего пристает, зачем Эрлика ругает, за что? Дельмек же не ругает его бородатого бога!
Пожаловался при случае Галине Петровне:
— Надоел поп. Совсем плохой человек стал.
— Служба у него такая, — смутилась жена доктора. — Человеков ловить, души спасать заблудшие… Не отстанет он от тебя, пока к купели не подойдешь…
— Башку кунать? Зачем?
— Чтобы к Христу ты стал ближе.
— Еська Крист? Я его не знаю, он меня не знает. Как говорить будем? Как трубка курить и чай с талканом пить с ним?
— С Эрликом же ты общаешься как-то!
— Кам есть. Он Эрлика знает. Он и говорит, что надо Эрлику!
Галина Петровна отмахнулась, еле сдерживая смех:
— Верно говорит Федор — не созрел ты еще для церкви православной! Иди щепы мне наколи для самовара…
Такие поручения Дельмек любил: руками всегда хорошо работать — легко, совсем не то, что головой! Да и работу твою всем видно! Хоть в охапку бери ее, хоть шагами измеряй… А то, что в голове сидит, кому видно?
По вечерам доктор всегда рассказывал историю Алтая. Дельмек многое пропускал мимо ушей, а то, что понимал и запоминал, осмысливал по-своему, лепил легенду за легендой, какие и не каждый кайчи знает!..
В этот вечер рассказов о хане Эрлике с его черным зеркалом, спящем боге Бурхане с серебряными глазами и закованном в цепи хане Ойроте больше не было — долго сидел в кабинете доктора поп, Галина Петровна ходила с заплаканными глазами, а сам Дельмек так и проторчал у погасшей на все лето печки, выкуривая трубку за трубкой и пуская рваными клочками сизый дым в ее распахнутый зев. Мысли его были тяжелыми: он догадывался, что поп говорил с Федором Васильевичем о нем, и добрый доктор ничем не мог отгородить теперь Дельмека, не испортив своих отношений с бородатым русским богом Еськой Кристом.