Белый Бурхан
Шрифт:
– Золото будет. Идите, Яим.
И тотчас круто повернулся к Оинчы, бледному как снег.
– Три пуда золота, Оинчы, ты должен вернуть мастерам.
– Я не брал золота! Я хотел, чтобы монет было больше, бурхан! К тому же золото при плавке выгорает и... Жамц усмехнулся:
– Может, будем чеканить идамы вообще из глины? Оинчы сделал шаг, отступая от Жамца, глаза которого прожигали его насквозь.
– Я отдал все свое золото, и его вывез Техтиек!
– А кто вывез три пуда золота отсюда?
Бурхан снова надвинулся на Оинчы. Тот еще отступил на шаг
– Кто тебе помогал, Оинчы? Назови имя. Ноги старика дрогнули. Он покачнулся и стремительно полетел вниз, но его душераздирающий вопль оборвался быстрее, чем Жамц ожидал - разлом в горах, сделанный рекой, здесь был очень глубоким. Что-то остановило падение бывшего кама и сократило его нелепую жизнь. Прибежал запыхавшийся и взволнованный Диман:
– Мастера недовольны, бурхан! Яим сказал, что вы приказали переплавить все отчеканенные монеты заново!
– Монеты Оинчы нам не нужны... Вызывайте выстрелом Азулая! Я отправлю его за золотом.
Кураган пел перед гостями по их просьбе. Но пел не то, что хотела душа, а старинные черчеки о солнечных книгах, которые погубил сильный дождь. Их намокшие листы слиплись и никто теперь не может раскрыть эти книги и прочитать их божественные знаки, несущие людям правду. Такие же знаки есть на скале Кок-Кан, других скалах-бичекту Катуни, но люди забыли, о чем они говорят. Только самые мудрые могут их понять, но и мудрых людей в горах становится все меньше - их убивают голод и стражники, их имена умирают в памяти родственников, их кости растаскиваются черными птицами смерти... Потому и нет правды в горах Алтая, что из них ушла мудрость, погубленная глупыми людьми...
Ыныбас, Чочуш и Техтиек слушали кайчи молча, не обращая внимания на его хриплый голос. Кураган где-то простудился, да это и не мудрено - погода в последние дни менялась постоянно.
Кайчи закончил свою грустную песню и начал гулко кашлять в кулак, хрипя всей грудью и поматывая головой. Отец молча подал ему пиалу с горячим чаем.
Чочуш потянулся к топшуру Курагана:
– Можно, кайчи, теперь я спою свою песню для тебя?
Кураган рассеянно кивнул, потом удивленно уставился на гостя. Ыныбас и Техтиек переглянулись: не поторопился ли Чочуш?
– Ты тоже кайчи?
– Я другой кайчи, - вздохнул Чочуш.
– Я почти не помню легенд и не люблю их. Я пою совсем другие песни. Песни, за которые русские полицейские могут посадить в Кузнецкий острог!
Кураган допил чай, улыбнулся:
– Я тоже пел такие песни. Потом дядя Яшканчи сжег мой топшур, а Доможак подарил новый... Все деньги свои истратил, даже семье никаких подарков не купил...
Чочуш наморщил лоб: имя Доможака было ему знакомо. Но тот человек жил слишком далеко отсюда, чтобы Кураган мог его знать! И хотя имена и фамилии на Алтае повторяются редко, исключения из этого правила бывают...
Изумленно смотрел на Курагана и Ыныбас:
– Ты знаешь Яшканчи?
– Да, он друг моего отца...
А Чочуш уже перебирал струны, прислушиваясь к той мелодии и словам, что медленно рождались в нем.
За высокими горами снежными,
За далекими облаками белыми,
Три страны лежат неизвестные
Имя первой страны - Беловодия,
Вторую страну зовут Шамбала,
А третья страна - страна Ойротия!
Насторожившийся было Кураган успокоился: этот гость не сломает топшур и не сунет его в очаг! Уже по тому, как человек берет в руки инструмент, можно узнать - кайчи он или нет. Гость был настоящий кайчи! Это и радовало Курагана, и смущало: другому кайчи Кураган еще никогда не пел своих песен!
Эти три страны небом созданы,
Для счастливых людей и для праведных!
Не садись на кошму, а садись на коня
И - лети в ту страну, что зовет тебя!
Имя первой страны - Беловодия,
Вторую страну зовут Шамбала,
А третья страна - страна Ойротия!
Но сейчас они все в одну слились,
И Бурхан в ней бог, а Ойрот в ней хан!1
– Вот это - песня!
– вздохнул Кураган, восторженно глядя на незнакомого ему кайчи.
– Я могу ее петь другим людям?
– Можешь!
– кивнул Чочуш, возвращая топшур.
– Но у тебя есть свои песни про Белого Бурхана и хана Ойрота... Спой, кайчи!
Сабалдаю очень не хотелось отпускать гостей, но Ыныбас уже поднялся, и отец Курагана сам вызвался проводить их до ближайшего перевала, указать короткую и безопасную дорогу Ыныбасу к урочищам Бежельбик и Бобучак, объяснить Техтиеку, как удобнее проехать отсюда на Чергу, где найти слепого старика-кайчи, который нужен Чочушу. И хотя гости не признались старику, что они посланники самого Белого Бурхана и один из них хан Ойрот, Сабалдай легко сообразил, что они не простые алтайцы - много знали, были требовательны и щедры, вежливы и любопытны. Последнее в горах встречается не часто...
– Мы возьмем с собой Курагана,-улыбнулся Ыныбас,-ему будет полезно послушать других кайчи!
– Воля гостей - закон, - вздохнул старик.
– Но берегите его, я не хочу, чтобы он попал в тюрьму к русским!
...Если бурей повалило дерево-умрет старик, если тоненький ствол переломило, как сухую травинку, смерть ожидает парня. А здесь бурелом был на славу! Сколько же народа погубила в холодных и дымных аилах непогода, упавшая вдруг неизвестно откуда так стремительно, что Техтиек и Чочуш едва успели прижаться к скале, притиснув крупами своих коней низкорослую лошаденку Курагана.
Выли и стонали горы, с сухим треском ломались деревья, сверху, из лилово-черных туч, сыпались камни величиной в конскую голову и с грохотом раскалывались у самых ног оцепеневших путников, заставляя вспомнить и страшного в гневе хана Эрлика, и беспощадного в своем неистовстве горного духа Ту-Эези, на обо которого, что осталось за поворотом тропы, они не удосужились положить хотя бы по песчинке...
Все прекратилось так же внезапно, как и началось.
Техтиек, за ним Чочуш и Кураган вышли из укрытия и замерли в изумлении: где вилась широкая, хорошо пробитая тропа, лежали сплошные завалы из каменных глыб и исковерканных деревьев.