Белый Бурхан
Шрифт:
– Здравствуй, Яшканчи! Мальчишки прискакали на яйлю и сказали, что ты привез мне какие-то новости от Оинчы.
Яшканчи встал, крепко стиснул ладони Чета:
– Я бы не узнал тебя, Чет...
– Постарел, да?
– он рассмеялся.
– Парнями ведь с тобой встречались! Сколько гор истоптали после того?
– И вдруг нахмурился: - А что ты делаешь тут, у Яжная? Разве ты не заметил, что у него раздвоенный змеиный язык?
– Он только начал меня ругать.
– Тогда ты у него не загостился! Пошли отсюда.
–
– взвизгнул хозяин.
– Сам пришел! Яшканчи и Чет сидели уже в седлах, когда из аила вывалился Яжнай, потрясая бубном, с которого сыпались зола и сажа:
– Беду наживешь, Яшканчи! Позови меня! Я очищу место!
– Ты криклив, как кедровка, - нахмурился Чет снова.
– Плохая птица всегда похожа на плохого человека... Не нужен Яшканчи кам!
Яжнай опустил бубен и стоял, глядя исподлобья, пока всадники не развернули коней. Потом поднял руку и погрозил грязным пальцем:
– Я еще наведу на вас порчу, косоротые!
По легенде, первый огонь людям принесла ласточка, похитив его в чугунной юрте Эрлика, где на волшебном горне он калил и тяжелым молотом отковывал небесные молнии. Устав от трудов, Эрлик задремал. Ласточка подкралась к горну, схватила уголек и выпорхнула в одну из шести распахнутых настежь дверей. Эрлик проснулся от шума ее крыльев, увидел, что его волшебный огонь горит в клюве птицы, схватил медный топор и запустил его в ласточку. Но она уже успела взвиться над вершиной горы, и топор Эрлика лишь слегка зацепил ей хвост, разрубив его пополам. Теперь все ласточки летают с разрубленными хвостами и живут вблизи человека, которого спасли от вечного мрака и холода.
И если легенда права, то самый первый огонь ласточка принесла в аил Чета Чалпана: эти птицы не только все лето вились вокруг дымохода, но и, наверное, вили гнезда среди лиственничной коры, которой был покрыт аил.
– Пять лет стоит мой аил здесь, и все пять лет ласточки не улетают! Хотя и у Чегата аил точно такой же, - Чет распахнул дверь.
– Входи, Яшканчи! Дорогим гостем будешь! Эй, дочка, угощай нас.
Молодая угловатая девушка захлопотала у очага. Яшканчи смотрел на ее ловкие руки, узнавая и не узнавая ту запуганную и зареванную девчушку в лохмотьях, что семь лет назад он увидел в аиле Курума, умершего от простуды
– Неужели ты и есть Чугул2?
– спросил он неуверенно.
– Я, дядя Яшканчи, - потупилась девушка, - я вас тоже помню.
Чет вынул трубку изо рта и вздохнул с искренней скорбью:
– Время благосклонно к детям и совсем не щадит взрослых. Вот и моя Занатай слегла...
– Что с ней?
– От скота заболела. Возил ее к русскому доктору, помог. Порошки дал. К зиме, сказал, встанет.
Чугул принесла чашки с аракой, протянула первую отцу, вторую - гостю. Арака была теплой и отдавала приятной горчинкой.
– Мир и счастье твоему дому, Чет!
– Радости и достатка тебе, Яшканчи!
Чугул снова наполнила чашки, достала из казана два куска горячей, исходившей парком баранины, положила на деревянное блюдо, прибавила горку лепешек.
Яшканчи не выдержал и, ласково потрепав девушку за тугую и румяную щеку, спросил лукаво:
– А когда мы с твоим отцом будем рубить свадебные дрова?
Чугул звонко рассмеялась:
– Как только подрастет ваш Кайонок, дядя Яшканчи!
– Эйт!
– удивился Яшканчи.
– Вы уже познакомились?
– Да, мы вместе собирали хворост для очага. И с тетей Адымаш я познакомилась! Хорошая она у вас, ласковая... Яшканчи самодовольно усмехнулся:
– А плохая жена мне не нужна!
– И, покосившись на орын, спросил тихо: А твоя мама разве не ласковая?
– Что вы, дядя Яшканчи! Моя эне - самая лучшая мама!
Чет щурился на огонь, как сытый кот, и в его темных глазах прыгали веселые и счастливые бесенята.
Они о многом уже переговорили, но главного так и не затронули. А главным было то, что от имени бурханов поручили передать на словах Оинчы и Ыныбас. Но все не получалось этого главного разговора... Яшканчи ждал вопросов Чета, а их не было. Начинать же самому было плохо:
от слов нежданных вечерних гостей остался какой-то зыбкий туман, сквозь который с трудом просматривалось, что лежало на земле, рядом, а что было выше тумана и ближе к небу, хорошо и отчетливо виделось, называлось красивыми словами, которые не повторить, настолько они забылись людьми...
– Почему молчишь, Яшканчи?
– спросил Чет.
– Я думаю.
– Как ты можешь думать, - рассмеялся Чет, - если твоя трубка давно погасла? При мертвой трубке и мысли не могут быть живыми! О чем думал-то?
– Понимаешь, Чет... Когда Оинчы, а потом Ыныбас, его брат, сказали мне, что человек сильнее богов и если захочет, то и богатырей разбудит, как бы долго и крепко они ни спали своим каменным сном, я вспомнил одну сказку...
И Яшканчи тихо и медленно, старательно подбирая слова, рассказал Чету о боге Бурхане с серебряными глазами, о его друге хане Ойроте, о нашествии врагов и крушении счастья людей, пока не закончил словами об отречении светлых богов и торжестве Эрлика с его черным зеркалом.
Чет удивленно посмотрел на него:
– Я тоже слышал эту сказку. Светлый бог Бурхан и хан Ойрот отреклись от людей за их грязные дела и еще более грязные мысли. Ну и что? При чем здесь спящие богатыри и люди, которые могут стать сильнее богов, если захотят?
– Ты не знаешь конца этой сказки!
– вскинул голову Яшканчи.
– Я тоже его не знал... Оинчы рассказал его мне. Белый бог Бурхан проснулся, открыл свои серебряные глаза, смахнул горы, которые выросли вокруг его коня и седла... Они вернулись, Чет!