Белый Дух
Шрифт:
– Понимаю и по этой причине подставляю вам плечо. Смело опирайтесь на меня…
Этот недавний разговор всплыл в памяти, когда Мария закрыла за собой дверь. Теперь она жила на Харденбергштрассе, близ станции метро «Цоо». Квартира была маленькая, в ней не было даже прихожей, только небольшие гостиная, спальня, чудесная ванная, крошечная кухня и задний коридор во всю длину квартиры. Окна выходили в тёмный двор.
Постояв немного в задумчивости, Мария прошла в гостиную и сразу включила радио. Был вечер понедельника. В последнее время она старалась по понедельникам сидеть дома: в это время по радио транслировали концерты из филармонии. Но для концерта
– Небольшое замечание по вопросу этнологии: знание физических и духовных особенностей отдельной расы не слишком-то ценно, если не приводит к осознанию необходимости борьбы против ухудшения расовых ценностей германской нации и не вызывает у школьников убеждённости в том, что сам факт принадлежности к немецкой расе означает повышенную ответственность…
Мария прошла на кухню, включила конфорку газовой плиты и поставила чайник на огонь.
– Методы преподавания расовой евгеники будут зависеть от типов школ. Даже простейшие деревенские школы не должны уходить от этой проблемы… – продолжал вещать голос диктора.
– Скорее бы закончился этот бред, – проговорила Мария, вернувшись в комнату и глядя на массивный динамик радиоприёмника.
Она сбросила туфли и направилась в спальню. Утомлённо опустившись на кровать, откинулась на спину. Во всём теле чувствовалась мелкая дрожь.
«Что со мной? Откуда такая усталость? Неужели так утомляют воздушные налёты?»
Берлин подвергался бомбовым ударам британской авиации всё чаще и чаще. На прошлой неделе бомбили через день. Один раз воздушная тревога продолжалась с одиннадцати вечера до четырёх утра.
«Налёты, конечно, изматывают, особенно ночные, – размышляла Мария, – спать приходится по три-четыре часа. Но я чувствую, что дело в другом. Что-то томит меня, гложет какой-то червь».
Она перевернулась на бок и дотянулась до прикроватной тумбочки. Там, в выдвижном ящике, лежало несколько фотокарточек. Она просмотрела их одну за другой, улыбчиво вглядываясь в лица запечатлённых друзей. С некоторыми из них она не виделась очень давно.
«Милые мои, как же беспощадно раскидала нас судьба… Барри Честерфилд служит в английской авиации, с ним я не встречусь теперь до конца войны… И ведь вполне может быть, что это он сбрасывает на меня бомбы. А славный Гельмут Меттерних летает над Лондоном, разрушая дома моих тамошних друзей и подруг. Интересно, что он чувствует, когда отправляется в полёт? Он ведь был влюблён в Вивиану Сильверстон. Может, она уже погибла именно от его руки… Каково будет ему узнать об этом?»
Она поднесла к глазам фотографию матери.
«Мама, милая моя, где же ты? Неужели мы никогда больше не увидимся? Почему так ужасно устроена жизнь? За что на нашу семью обрушилось столько горя? Мама, дорогая моя, ненаглядная, почему ты не дашь знать о себе? – Мария нежно погладила изображение баронессы. – Если ты погибла, то… То что? Ничего не поправить! Что за сила толкнула нас приехать в Германию? Что за властная и неодолимая тяга привела нас сюда?»
Она отложила фотографии и легла на бок. Голова слегка кружилась. Во всём теле что-то ныло, както едва уловимо, но всё же достаточно, чтобы чувствовалось необъяснимое напряжение, от которого хотелось избавиться. Мария прижала обе руки к груди, как это делает иногда ребёнок, изнывая от затаившейся в сердце горькой обиды, и прижала колени к животу. Хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, рассыпаться на бесчисленные клетки. Руки
– Карл! – вырвалось у неё, и она вздрогнула, испугавшись произнесённого имени.
«Господи, что это я? О чём?.. Неужели я думаю о нём? Нет, не может быть!»
Мария решительно поднялась и вернулась на кухню, чтобы снять чайник с плиты. Голос диктора смолк, началась трансляция концерта. Мария прибавила громкость, выключила верхний свет и опустилась в стоявшее возле стола большое кресло. Поджав под себя ноги, она укуталась в плед, глотнула чаю и погрузилась в музыку. Воздух наполнился голосами виолончелей, альтов, скрипок. Оркестр ровно и мощно заливал комнату вязкой густотой струнных звуков, то и дело подкрашивая их искрящейся медью труб и плывучим золотом гобоев. Конечно, радио доносило до слушателя лишь слабую тень музыки, которая царствовала в филармонии, но и этой тени было достаточно, чтобы перегруженная человеческая психика почувствовала отдушину и чтобы мысли перестали судорожно колотиться в голове, возвращаясь к служебным делам.
Мария смотрела перед собой сквозь чуть опущенные веки. Комната почти растворилась во тьме. Единственным источником света была небольшая лампочка на приборной доске радиоприёмника. Сквозь плотно задёрнутые шторы не проникало ни единого луча, но даже если бы окна остались открытыми, это не прибавило бы света, так как на улицах нигде не горели фонари.
Вслушиваясь в музыку, Мария улыбнулась.
И вдруг ей показалось, что в комнате кто-то находится. Ей стало страшно, ноги похолодели. Она затаила дыхание и напрягла зрение. Да, в двух шагах от неё кто-то стоял. Она сумела разглядеть очертания женской фигуры, одетой во что-то длинное, до самого пола.
– Кто здесь? – преодолевая охвативший её ужас, проговорила Мария дрогнувшим голосом.
Неизвестная женщина шагнула к ней. Свет стал чуть ярче, хотя по-прежнему светила только панель радиоприёмника, другие лампы остались выключенными. И всё же в комнате понемногу становилось светлее.
«Будто рассвет в лесу», – промелькнуло у Марии в голове.
– Кто вы? – снова спросила она незнакомку, пристально вглядываясь в неё, но всё ещё не в силах разглядеть черты её лица.
Женщина остановилась в двух шагах. На ней был длинный, очень просторный балахон с широкими рукавами. Распущенные волосы ниспадали на грудь и плечи.
И тут Мария узнала её. Перед ней стояла Герда Хольман. Она видела эту женщину несколько раз в Институте и знала, что Герда числилась старшим лаборантом, отвечала за подготовку материала для каких-то экспериментов и, кажется, пользовалась успехом у штандартенфюрера Рейтера. Но с некоторых пор Хольман перестала появляться в Институте.
– Откуда вы здесь? – всё ещё с трудом справляясь с тяжёлым дыханием, спросила Мария. – Как вы проникли ко мне?
– Милая, – проговорила красивым голосом Герда, – милая моя, что тебя ждёт впереди?
– О чём вы, фройляйн?
В комнате продолжало светлеть.
– Дочка, я вынуждена оставить тебя, – снова заговорила Герда Хольман.
– Что вы говорите?! На каком основании? О чём вы? – Страх с новой силой навалился на Марию. – Вы не имеете ко мне никакого отношения! Я вам не дочь! Зачем вы пришли сюда? Что вам надобно?
– Браннгхвен, послушай меня – Герда протянула руки к Марии, – ты ещё совсем мала, чтобы понять. Мои слова забудутся, но всё же я скажу тебе: остерегайся Блэйддуна.