Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
Да, суровые были времена. Ныне же правила смягчены и шары тайно опускают в опечатываемый мешок. Вообще многое изменилось в связи с требованиями времени.
Произошло, наконец, и разделение наук — то, чего так опасались мудрецы прежних веков. Правда, поделили науки всего на две категории — на чистые и на конкретные. И вот уж для конкретных понадобились и лаборатории, и мастерские, и справочники…
Таково было место, где Тихону и Терентию предстояло провести долгих семь лет.
ГЛАВА 25,
Принцесса Изора провожала братьев на учебу, как на войну.
За дорогу она успела привязаться к обоим, а Тихон и Терентий пылали взаимной ревностью.
Стоило Терентию на привале погладить девушку по крутому бедру, Тихон немедля показывал кинжальчик и шептал:
— Заколюсь, ты меня знаешь!
— Так сам бери, не зевай! — шепотом же злился Терентий.
Но Тихон не смел.
— Бедная я, несчастная, — жаловалась Изора дону Кабальо. — Я совершенно запуталась в своих чувствах. Леон искренен и чист, но совершенно лишен страсти. Парфений дерзок и решителен, но ему недостает галантности… Вот если бы соединить их качества да прибавить еще несколько ума…
— Терпение, моя прекрасная синьорита, — отвечал конь. — Стоит мне одолеть злого волшебника и заслужить ваш поцелуй — тогда сами увидите, чего стоят дон Леонсио и дон Парфенио по сравнению с истинным кабальеро! Вы на них и взглянуть не захотите!
— Да? Пока вы найдете своего волшебника, пока мальчики станут бакалаврами — я уже буду старой девой, и никто из вас не захочет взглянуть на меня!
— В Плезире множество знатных молодых людей сочтут за честь…
— Ах нет! — воскликнула Изора. — Я, конечно, старомодна, но буду принадлежать лишь тому, кто причастен к моему чудесному пробуждению. Если уж я подвела вас с приданым, то в остальном не обману…
— Уж вы не обманите, синьорита… — вздыхал дон Кабальо.
В Плезире, как ни странно, их как будто ждали. Расторопный паренек из посконского посольства проводил всю компанию в гостиницу, где дону Кабальо отвели роскошное стойло (василиска он захватил с собой и спрятал в сено), а братьям и принцессе — комнаты.
На все расспросы паренек отвечал:
— Распоряжение было… За все уплочено…
А больше ничего не отвечал.
Мало того: осматривая свои покои, Тихон и Терентий обнаружили под подушками свои мечи — те самые, что были отняты легкомысленно освобожденными злодеями.
— Вот видишь, братец, какие люди миленькие: их совесть замучила, они и вернули наше добро! А ты еще в людей не верил! — укоризненно сказал Тихон.
— Если их кто и замучил, то палач, — сурово сказал Терентий. — Стыдно-то как перед батей! Оружие потеряли! Ладно, хоть нас тут никто не знает… Но как наши мечи вперед нас поспели?
Тут в комнату братьев залетела, не постучав, принцесса Изора:
— Мальчики, я здесь с одним графом познакомилась — обалдеть! Правда, он уже в годах… Только вы не думайте, я не такая, я верная! Я его за нос повожу, пусть потратится на женщину — не стану же я разорять вас, бедных студентов!
Что правда, то правда. Студенты Академии, невзирая на имущественное положение, были бедные во всех смыслах.
Фрейлина Чумазея приврала: плезирские студенты, в отличие от золотой местной молодежи, вовсе не одевались по моде. Им предписана была единообразная форма одежды: простая рубаха, штаны в обтяжку с гульфиком (Изора немало посмеялась, обучая братьев обращению с этим нехитрым устройством), широкий плащ-накидка (под которым хорошо было прятать украденные продукты, до поросенка включительно), на ногах — деревянные башмаки.
Мало того, жестокий цирюльник в Академии начисто снял с головы Тихона патлы, а с головы Терентия — гребень. Вместо причесок им отныне полагались довольно дурацкие шапочки.
— Вас теперь и не отличить! — хохотала Изора. — Но я уже решила: буду принадлежать тому, кто станет первым в учении!
Когда братья рано утром уходили, как на казнь, в Академию, она из окна махала им вслед платком. На принцессе уже было новое платье. Рядом с ней стоял какой-то мужчина — должно быть, водимый за нос граф. … Перед каменными стенами Лабиринта толпились новички. Их покуда не пускали. Бывалые студенты, проходя прямо в двери, отпускали издевательские замечания:
— В первый день из Лабиринта выходит лишь каждый десятый!
— И то — если его находят!
— А клубочки вы с собой захватили — обратную дорогу искать?
— В Лабиринте много страшного водится — чего приснилось нашим мудрецам! Сон разума — он, сами знаете, кого рождает!
— А ночью выжившим будет посвящение в студенты!
Не прибавило радости новобранцам и напутственное слово ректора мэтра Забульдона. Мэтр походил на большого облезлого филина в очках, а голос у него был вороний.
— Голова юноши, — говорил он, — напоминает сосуд, наполненный всякой дрянью. Прежде чем оросятся его стенки живительной влагой мудрости, надлежит вначале освободить его от кислоты скептицизма, щелочи предвзятости, окислов глупости и солей легкомыслия. В науке нет королевских путей (с этими словами он почему-то строго глянул из-под очков на Тихона и Терентия — они испуганно прижались друг к другу)! Вся она есть сплошное страдание. Поэтому я не обещаю вам скорого приобщения к сонму избранных — нет, я могу обещать вам только кровь, пот и сопли. Поэтому не спрашивайте, что наука может сделать для вас, — спросите, что вы можете сделать для науки. Не вздумайте также спросить, сукины дети, по ком звонит колокол — он звонит в основном по вам. Отныне ваш девиз будет: «Не верь, не бойся, не проси» — он одинаково хорош при всех жизненных обстоятельствах.
Недаром ведь даже в простонародье говорят: «Не учи ученого — поешь стекла толченого!», «Ученье — свет, да подлинных ученых нет», «Век живи, век учись — вот и кончилась вся жись», «Корень учения горек, да голод не тетка», «У науки — длинные руки», «У науки — глупые внуки», «У науки — частые глюки». Да, подлинному ученому приходится иногда наступать на грабли собственной песне!
Помните также, что лишь чистые науки живут по законам — конкретные же обходятся понятиями. Все вы отныне поставлены на счетчик Высшего Разума, и каждому в конце концов придется ответить за умственный базар, царящий в его голове.