Белый кот
Шрифт:
Руки снова дрожали — он столько раз запрещал себе думать о них, чтобы не психовать, потому что — это он знал теперь на собственном опыте — ВРЕМЯ НИ ХРЕНА НЕ ЛЕЧИТ. Боль не притупляется. Ты все равно спрашиваешь себя: какого черта тот урод, который сидел за рулем, тот дегенерат, у которого мозги напоминают мякину, и все, что есть, — это огромный член и желудок, который надо постоянно набивать, так вот… почему этот урод оказался безнаказанным? Или его жизнь стоила дороже, чем жизнь его жены и дочери?
«Я рвусь за ветром, и ветер свободен, и я хочу
«Это слова из твоей песни, — напомнил он себе. — Вот она, свобода-то, пользуйся. Увы, ты не рассчитал. Как всегда. Видишь ли, брат, твои представления о данном предмете не совпали с представлением других людей. Они попользовались тобой, а потом решили, что хватит. Тебе пора заткнуться. Тебе пора напомнить, что твое место «у параши», пользуясь их лексиконом. Плохо только, что понял ты это только после гибели Тани и Лизы».
Он сжал кулаки еще сильнее.
Чтобы эта ярость улеглась, он принялся читать молитвы. Последние три года это единственное, что ему осталось.
Читать молитвы. День и ночь… Раньше еще был Тобиас. О Тобиасе надо было заботиться. Теперь Тобиас удрал. Остался только он. Сам с собой. Со своей жаждой мести, которую он пытался притушить в молитвах…
— Мрачную душу мою озарит светом Божественныя благодати…
Сегодня и это, не помогало. Боль была настолько сильной и не собиралась утихать. «Если бы я сам вел машину, — подумал он. — Если бы не это правило, которому я слепо следовал… Я не хотел стать причиной чьей-то гибели… Я так зациклился на этой мысли, что сам поверил в то, что надо мной тяготеет проклятие. Злой рок. А Таня была другой. Она смеялась над всяческими предчувствиями, суевериями, называла все это глупостями… Вот я и стал все-таки причиной гибели двух существ, дороже которых на земле у меня никого не было».
Таня. Лиза. И то маленькое существо, которое только-только начало жить в Тане. В тот день они должны были узнать, кто это был — девочка или мальчик?
И — не узнали…
Два содомита, встретившиеся на дороге, сломали четыре жизни. Два «гомункулуса», выращенные в пробирках не без его помощи.
«Скоро я начну ненавидеть это сладкое слово, которое так долго воспевал…»
— Господи, — снова спросил он, глядя в Его спокойные глаза, полные теплого сострадания, — это вообще-то Твой мир? Или…
Боль снова душила его.
Она побеждала. Она всегда побеждала, стоило ему остаться одному. Раньше был Тобиас. Единственное свидетельство того, что они были.Единственный осколок прежней жизни… Мягкое, пушистое существо, с которым можно было грустить вместе об ушедших туда, где облака бледно-розового цвета. «Ах, Тобиас, как же я не уследил-то за тобой! И куда ты рванулся, дружок? Пытался найти их там, на улице? Перестал верить моим обещаниям, что завтра они вернутся?
Я надеялся, что ты забудешь, Тобиас. Или смиришься с тем, что никогда больше они не появятся в этой квартире.
Завтра я снова пойду тебя искать, Тобиас, потому что без тебя стало совсем невмоготу».
Завтра
Обязательно.
Он обойдет все дома, расклеит объявления… Куда он мог деться, этот Тобиас, Лизин любимец?
И поймал себя на мысли, что он хочет найти не только Тобиаса. Еще ему хочется снова встретить ту странную девушку. Меняющую свой лик, как луна… То женственную, беззащитную и богатую особу, то девочку-подростка в старых джинсах и смешной куртке с огромным капюшоном…
От этого ему стало стыдно. Он не имеет права думать о других женщинах. Есть Таня. И Лиза. Они все еще есть… Вокруг него. Рядом с ним. Превратились в души, сбросили телесные оболочки, как надоевшие платья, но это ничего не меняет.
Он знал, что душа важнее тела. Хотя бы потому, что теперь вокруг все говорили об обратном. И жили для тела, продавая самое дорогое, что у них есть, за гроши…
— Как жить, Господи? Подчиниться им — или остаться собой?
Раньше он знал, что никогда не подчинится им. А теперь, когда не было больше Лизы и Тани, он стал слабым. И все чаще и чаще появлялся в голове вопрос: стоит ли с ними бороться, если они победят? Если зло сильнее? Если два урода могут запросто убить двух прекрасных женщин и остаться безнаказанными?
Чего стоит этот мир, усмехнулся он. Чего он стоит, если все так. Если бы он мог все вернуть…
Но в том-то и дело, что ничего он, вернуть не может. Даже Тобиаса…
Глава четвертая
— С кем это я разговариваю? — сказала Люська, рассматривая потолок. — Если задуматься, то моя речь напоминает глас вопиющего…
Женя сидела, погруженная в свои мысли. Ольга же просто «обогащала свой птеродактильный уровень» чтением какого-то незамысловатого шедевра в яркой мягкой обложке.
А Люська, обрадованная тем, что наконец-то может показать подругам, как она выросла на курсах психоаналитиков, рассказывала им что-то очень умное, употребляя загадочные и непонятные слова.
— Не кощунствуй, — сурово сказала Ольга. — Вопиющий в пустыне в отличие от тебя говорил мудро, незамысловато, не употребляя матерных слов…
— Какие это матерные слова я употребила? — испугалась Люська.
— Типа «фрустрированное сознание», — напомнила Ольга. — Ты сказала, что у Женьки от свалившихся на нее несчастий рецидив фрустрированного сознания. Это что за хрень такая? Кто угодно обидится на такое измышление…
— А вы перестаньте глубокомысленно таращиться друг на друга. Нет, это кошмар какой-то! Пришли в кои-то веки две подруги. Открыли бутылку, сделали салат… И замолчали. Просто на самом интересном месте… У меня что, самая интересная жизнь? Я трещу без умолку…
— Это у тебя по жизни, — усмехнулась Ольга. — Ты всегда была болтушкой…
— Слушай, я могу обидеться… Я болтушка. Ха! Просто кто-то должен поддерживать беседу. Или видимость беседы, раз обе девы погрязли в высокоумном молчании. Нет, честное слово, мне надо обидеться…