Белый кот
Шрифт:
— Исстыковича, — машинально сказала Женя.
— О, из тебя уже получается классный секретарь! — улыбнулся Игорь. — Может, и до детектива дослужишься…
— Да нет охоты, — вздохнула Женя. — Я уж как-нибудь на своем месте… Теплее как-то.
— И то верно, — согласился Игорь. — А мне сейчас тащиться по морозу…
В это время дверь раскрылась, и на пороге наконец-то появилась Ольга.
— Какого черта, — начала она с порога, — вы мне без конца звоните на мобильник? Вам заняться тут нечем?
— Так клиент, — развела руками Женя.
—
— Ему вроде угрожают, — сказала Женя. — Но все подробности у Игоря.
— Ладно, — согласилась Ольга. — У Игоря так у Игоря… Ты-то как?
— Мне надо сегодня переехать, — сказала Женя. — Но я не знаю…
— Ты твердо решила? Может, подумаешь все-таки? Послушай, какого черта ты решила оставить ему квартиру?
— Оля, я…
Она и сама не знала, почему ей так важно переехать к себе. Может, так она надеялась убежать от Панкратова совсем, навсегда? Или виной был ее постоянный страх, что она все-таки сдастся, вернется к нему, не выдержав одиночества?
— Ладно, — прервала ее Ольга. — Что-нибудь придумаем, раз тебе так хочется вернуться. Однако я тебя не понимаю.
«Я и сама себя не понимаю, — подумала Женя. — По крайней мере не всегда…»
Вечером Женя собирала вещи. Она и не думала, что это окажется таким тяжелым делом. Нет, дело было не в процессе собирания вещей. Вещей было немного. Только ее личные, которых оказалось ничтожно мало… «Личного вообще было мало, — думала Женя. — Все панкратовское… И я — тоже. А самое интересное, что мне ведь ужасно не хочется перестать быть панкратовской. В этом-то и проблема: я ничего не имею против. Но так боюсь грядущей свободы… Боже, как я этого боюсь!»
Каждое Женино движение уводило ее навсегда из прежней, уютной, нормальной, жизни. Когда она доставала свое любимое банное полотенце с тигром, пришлось потревожить панкратовский махровый халат, и ей так стало жаль и этого халата, и его владельца, и еще чего-то, неуловимого и ускользающего, чему нет в ее голове определения, что она не сдержалась. Прижалась лицом к мягкой и немного шершавой ткани, вдыхая уже почти ушедший запах, и заплакала.
Кот терся о ее ноги, пытаясь утешить, но он-то этого понять не мог. Кот пришел уже потом и принадлежал к новой жизни.
— Я ведь была счастлива, Кот, — прошептала Женя, сердито вытирая слезы. — И все вдруг рассыпалось… Оказывается, жизнь — что-то вроде дурацкого карточного домика. Достаточно неловкого движения — и все рушится… Все рушится!
Стало совсем плохо. Зря Женя об этом думала, и уж тем более зря она высказала это вслух.
Она еще будет счастливой. Возможно. Теперь Женя знала, что это слово «возможно» надо ставить в конце каждого предположения. Чтобы не сглазить…
Была ведь такая уверенность, что их с Панкратовым мир навсегда. До старости…
«Вот станем мы старыми, седенькими, с ревматизмом, — говорила Женя, — и вечерами будем с телевизором ругаться…»
Панкратов
И если бы она всегда добавляла «возможно», кто знает — может быть, теперь не было бы так больно со всем этим прощаться? Может быть, она подготовилась бы к этому, и теперь все казалось бы не таким катастрофическим?
Звонок в дверь Женя восприняла как руку помощи свыше. Еще немного — и все, происходящее с ней сейчас, показалось бы ей трагедией. Она уже не могла относиться к этому иронически, напоминая себе известное правило — «проявляйте иронию и жалость». Впрочем, с жалостью было все в порядке. Жалости было через край… К себе. К своему прошлому. К Панкратову… Даже к коту, который тоже оказался выброшенным из чьей-то жизни за ненадобностью. И от этого острого чувства становилось трудно дышать, а жить-то дальше — еще труднее… А ирония все не проявлялась.
Так что звонок прозвучал вовремя. Как раз в тот момент, когда Женя уже была готова отказаться от принятого решения — и в самом деле, может, Ольга права? И она действует глупо, впопыхах? Может, ей надо быть более осторожной и не действовать так, точно пытаешься убежать?
На пороге стояли Ольга и Люсинда.
— Ну, — поинтересовалась деловито Ольга, — ты подготовилась морально? Машина ждет…
— Надо быть мягче, — укоризненно зашептала Люсинда. — Ей и так тяжко, а ты как фельдфебель… Явилась тут на пороге с аксельбантами и давай командовать.
— Аксельбантов у меня нет, — огрызнулась Ольга. — И нечего нюни распускать… От твоих нюней жить еще тошнее становится… Решительность, буря и натиск — вот спасение для отчаявшейся души.
— Поэт ты наш, романтик немецкий, — умилилась Люсинда.
— А ты, как всегда, непоследовательна и сумбурна, — парировала Ольга. — Каким же образом я сочетаю в себе черты столь разные, как фельдфебельские и пиитические?
Женя последний Раз обвела взглядом квартиру — на секунду ей показалось, что это предательство — бросать эти стены, этот остров, наполненный ее дыханием, но тут же запретила себе об этом думать. «В конце концов, я тут и плакала четверо суток, — напомнила она себе. — И тетку голую в объятиях мужа увидела… Этого вполне достаточно, чтобы ни о чем не жалеть, покидая постылое место…»
И ответила решительно:
— Да, я готова… Пошли.
И шагнула за порог, прижимая к груди коробку с белым котом.
«Сейчас я останусь одна», — подумала Женя. Она стояла, глядя, как Люська и Ольга одеваются, и ей тоже хотелось уйти вместе с ними.
— Может, мы все-таки с тобой останемся? — спросила в очередной раз Ольга.
Женя отчаянно хотела закричать: «Да!» — но она помотала головой отрицательно. И вообще, ее проблемы — это ее проблемы. Незачем вешать их на других. И так ей много чести. «В конце концов, ты ведь взрослая девочка, Женя Лескова. Очень взрослая…»