Белый крест
Шрифт:
– Черти его сожрут, – вставил ктото. – Что ж в этом средневекового, Моня?
– Я, господа, придерживаюсь агностической концепции мира. Мне ближе чудища с горы Фудзи, чем ваши бестолковые моветонные черти. И, господа, вы ошибаетесь, называя Японию страной однополой любви. Гетеросексуальные отношения там вовсе не запрещены. Я бы сказал, у них существует табу на брак и моногамную связь. Другой частью ритуала вступления в клан является клятва не иметь секса с нечленами этого клана. И, напротив, иметь активные половые отношения внутри клана. Иными словами, новичок должен для начала переспать с десятком женщин и мужчин.
– А я б не отказался… Это ж, черт побери!..
– Господа, клан Дадзай к вашим услугам. Члены его живут в вашем городе и делают свой маленький гешефт, или как говорят в Урантии – бизнес. По моим сведениям, этот клан желает иметь более тесные отношения с Ру. Так что, дерзайте, господа.
– Моня, а ты сам часом не…?
– Я, господа, всего лишь литератор. Наблюдаю жизнь и выжимаю из нее квинтэссенцию. Мои желания скромны…
– …но велики амбиции, – пробормотал хмельной Аркадий. – Этта нам известно.
– Моня! Изложи наконец нам свою квит… кинт… винтусенцию! – попросил пьяный господин без имени.
Моня отодвинулся от стола вместе со стулом, забросил ногу на ногу, сложил руки на груди. Обвел слушателей благосклонным, превосходственным взглядом. И начал так:
– Правда жизни, господа, проста. Все мы в жизни преследуем свои интересы, торгуемся с нею, выпрашиваем у нее подарков. Взамен отдаем чтото другое, может, ненужное, а может, очень дорогое. И этот непрерывный обмен с жизнью услугами и дарениями, добровольными и вынужденными, называется, господа, судьбой. Жизнь искусно переплетает судьбы, взаимопогашая интересы и запросы разных личностей. Или, например, наоборот, производя из них резонанс, доводя до точки кипения, чтобы случился взрыв. Скажем, социальный. Или, допустим, война. Возьмем наш гипотетический случай, господа. Вы выражаете желание воевать с кланами за свободу их женщин. Кланам нужно расширенное экономическое присутствие на территории Империи. Но, господа, эти интересы взаимоудовлетворяемы! Все это можно осуществить мирным путем за счет личной унии.
– Как? Что такое? Личной унии? Чьей унии? – заволновались гуляки.
– Империя Ру и государство Новых Самураев легко объединяются, господа, посредством личной унии наследникацесаревича, – доброжелательно улыбнулся Моня. – Все просто. У наследника Константина есть при дворе близкий друг и товарищ. Назовем его князь Р. Молод и хорош собой, и к тому же имеет возлюбленную невесту, собираясь в скором времени жениться. Но незадолго до намеченного дня невеста бесследно исчезает. Вообразите, господа, ужас и отчаянье князя, горе родителей девушки. Вся столичная полиция поднята на ноги, губерния прочесывается, что называется, от и до, объявлен государственный розыск. Все напрасно. Князь сохнет от тоски, не хочет более жить. И уже берет в руки пистолет, чтобы застрелиться, как вдруг, через три месяца после пропажи девушки, в его доме появляется старый японец. Голова в седых косичках, в глазах – хитрый ум, спина согнута в почтении к молодому царедворцу, убитому несчастьем. Кланяясь, японец говорит князю: могу тебе помочь, такойтосан, рассеять твое горе, а взамен ты пообещай мне одну вещь. Князь откладывает в сторону пистолет, берет японца за грудки и говорит, что согласен. Тогда дает ему японец бумагу, где заранее написано, что князь Р. клянется честью в обмен на такуюто услугу стать членом клана, который представляет старик. Князь в нетерпении подмахивает бумагу. Для него сейчас ничто не имеет значения, кроме его любимой. Да и незнаком он с японскими обычаями.
– Ээх! – Ктото из выпивох пустил спиртосодержащую слезу.
– Да, господа, японец был хитер. После скрепления договора он рассказал князю, что невеста его много недель обретается в беспамятстве на попечении монахинь. А уж как ее занесло в тот тьмутараканский монастырь в азиатских песках, об этом он, японец, судить не берется. Он лишь разыскал ее при помощи своих священных палочек – тут японец показывает пальцем на мешочек, привязанный к поясу, – и одной древней книги. Князь берет японца в охапку вместе с его священными палочками и летит в эти самые азиатские пески Империи. Находит монастырь, вбегает в келью, невзирая на возмущенные крики монахинь. И видит свою возлюбленную, одетую в черную ряску. Кидается к ней, жарко обнимает, но она испуганно отталкивает его – не узнает, так как утратила память. Она не желает покидать монастырь. Тогда князь бросается к японцу: ты обещал мне ее – так верни мою любовь целиком и полностью. Старый японец загадочно улыбается, вытряхивает из мешочка на поясе свои священные палочки, достает древнюю книгу. Всю ночь напролет он колдует с ними перед зажженным огнем. А наутро будит князя и говорит: иди к ней, она исцелилась от беспамятства, но не забудь наш уговор. Князь не успевает добежать до монастыря – видит ее, спешащую навстречу. Так, господа, кончается первая часть истории. Вторая начинается несколько недель спустя, когда в доме уже женатого князя снова появляется старый хитрый японец. Он просит оплаты услуги. Князь – делать нечего – дает согласие на ритуал. Тогда японец объявляет ему, что, принеся клятвы верности, он должен отдать жену в собственность клана. Что вместо одной у него будет много женщин и даже мужчин. Что таковы священные обычаи клана. Князь хватается за голову. Он принес клятву чести и не может отступить от нее. Но как пожертвовать женой и стать прелюбодеем, гнусным мужеложцем! Он умоляет японца отменить договор, предлагает горы денег. Старик лишь хитро посмеивается и делает намеки на то, что семейное счастье так легко рушится, при этом бормочет про священные палочки и чудищ с горы Фудзи. Князь продолжает умолять. Наконец старик смягчается. Говорит, что имеется обходной путь. Вместо себя князь должен предложить другого человека. Нужно, чтобы тот по доброй воле согласился войти в клан. С тем японец и ушел. Князь же, не думая, что сможет найти замену, снова достал пистолет и вышел из дома – проститься с белым светом. Тут на него и набрел цесаревич Константин. Увидел милого друга чернее тучи и начал расспрашивать. Князь рассказал о своей беде и попросил позаботиться о молодой вдове. Однако Константин отговорил его стреляться. Князь видел по глазам, что наследник задумал нечто, и поверил другу. Цесаревич же сказал, что готов заменить его и войти в самурайский клан. Что это будет хорошее развлечение. Нет, господа, конечно, наследник не имел в виду блудодейство. Он задумал помериться силами с кланом, с чудищами горы Фудзи и священными палочками старого японца. Растроганный князь был отправлен к жене с наказом отослать к Константину старого проходимца, когда тот снова объявится. Цесаревич, в отличие от своего влюбленного и расстроенного друга, сразу же понял расчет японца и всю его хитрую игру. Он догадался, что клану нужен вовсе не князь, а он, наследник престола. Зачем – не знал, но решил принять вызов.
– Константин стал японским самураем? – удивился уже пьяненький Петр Иваныч. – Я не слыхал. Писали ль об этом в газетах?
– Не писали. Это государственная тайна, – уверенно сказал Коломенский.
– А откуда Моня знает? – спросил Жорж.
– Моня все знает. Потому что он еврей, – заявил хмельной господин без имени.
– Таким вот образом, господа, – продолжал рассказчик, – старикколдун заманил Константина в японский гостевой дом губернского города N. Князь Р., мучимый раскаяньем, вызвался сопровождать наследника, дабы встать на его защиту, если тому будет грозить опасность от хитроумных желтолицых самураев. Но Константин был спокоен и даже весел. Японцы окружили его, улыбались своими резиновыми улыбками, кланялись и лопотали, что приготовили знатному гостю подарок. Князя же всячески оттирали от наследника, и в конце концов он сам не заметил, как в голове зашумело от японской водки, а на коленях у него оказалась маленькая желтая самураечка с тусклым огнем в глазах. Такой огонь, господа, тусклый и нежаркий как будто, опаснее самого яркого и горячего. Он не разгорается, но и не гаснет, это настоящий медленный яд, господа, огонь суккуба, выжигающий изнутри. Судьба стояла возле князя, но он не видел ее и, забыв о возлюбленной жене, предался пороку. Несколько дней спустя его обнаружили в городе, истекшего кровью, возле чьегото дома. Он был мертв, но перед смертью измучен. На теле нашли много ран, нанесенных чемто похожим на когти зверя.
– Его настигли чудища с горы Фудзи? – поежившись, пробормотал Жорж и начал было поднимать руку для крестного знамения. Но, не донеся до лба, безвольно уронил конечность.
– Его выпил тусклоокий суккуб, – со знанием дела возразил Аркадий.
– Судьба Константина была иной, но и его поглотила сумасшедшая страсть. В подарок ему улыбающиеся японцы подвели девушку лунной красоты и царственных кровей. Правнучку последней японской императрицы, свергнутой после Великой войны. Хотя она и была имуществом клана Дадзай, ее берегли. Чистота и непорочность девушки были таким же товаром, как опытность и изощренность остальных самураек. Но Константина не интересовал японский гешефт. Он просто влюбился, господа. Как влюбляются юноши в прекрасных девушек. Как Ромео полюбил Джульетту. И с того дня он исчез.
– Как исчез? Почему исчез? – поразились слушатели.
– Никто не знает, господа, как он оказался на японских островах. Даже сам наследник не смог бы объяснить этого таинственного перемещения. Его оставили с девушкой в комнате гостевого дома, и он не сводил с нее глаз, даже не двигался с места. И вдруг оказалось, что комната находится не в губернском городе N, а в японской столице клана Дадзай, на острове Хонсю. Однако Константин не придал этому значения. Он уже решил, что ему делать. И тогда правители клана объявили на всю страну Новых Самураев, что наследник престола Ру берет в жены девушку из их клана, наследницу бывшего японского императорского дома. Тем самым клан Дадзай устанавливал первенство среди других кланов. Фактически, господа, это был государственный переворот. Император Михаил безмерно разгневался на сына и хотел было отказать ему в наследовании, но передумал. Мысль о протекторате Ру над самураями, а то и о присоединении островов к Империи изменила его отношение к этой истории. Он лишь выдвинул условие, чтобы девушка приняла крещение и, поелику возможно, обращала бы на путь истинный соплеменников, коснеющих в своем колдовстве и невежестве. Таким вот образом, господа, сложилась личная уния, имевшая последствия самые поначалу непредсказуемые. После смерти отца Константин взошел на престол. Постепенно остальные кланы подпали под политическое влияние Ру. И стали происходить удивительные события. Будто наладился некий обмен эфирных веществ между обоими государствами. В стране Новых Самураев возродился императорский дом. Первой японской императрицей стала дочь Константина Анна – Анико, как ее называли. Престолонаследование на островах идет по женской линии, как вам известно, господа. А что касается Ру… Какимто образом в империи стали образовываться кланы. Поначалу они складывались лишь как узоры на имперских просторах. Но постепенно проникали глубже, пускали ветвящиеся корни, перестраивали систему управления. И вскоре император перестал быть нужен. Он тихо сошел со сцены, ведя под руку свою состарившуюся, но все еще любимую женуяпонку, родившую ему пятерых сыновей. Все пятеро возглавили каждый свой клан, и в каждом из кланов появились собственные тайны, клятвы и колдуны со священными палочками, а клятвопреступников преследовали демоны с Лысой горы.
Рассказчик умолк. Минуту или две клубилась тишина. Даже те, кто сидел за соседними столиками, давно перестали насыщаться и, слушая, затуманили взоры. Всех точно сказочный сон сковал неподвижностью. Но вот прошло оцепенение, и гуляки зашевелились. Заскрипели стулья, упал стакан, раздалось невнятное бурчанье. Изза столика у дальней стены поднялся одухотворенный господин, пошатнулся, обрел равновесие и, ногами сдвигая с пути стулья, решительно подошел к Моне. Постоял над ним, придавливая к месту тяжелым взглядом. Потом неприятным тоном поинтересовался:
– А вы, господин Еллер, вероятно, считаете себя великим писателем земли русской?
И вопросом этим будто снял пелены с глаз всех, кто там был, зачарованных рассказом. Все вдруг увидели, что это не быль, всего лишь выдумка, канва модернистического романа. А Мурманцев наконец понял, что Моня – это и есть знаменитый и скандальный сочинитель Мануил Еллер, подвизающийся как раз в модернистическом направлении литературы, модном нынче. И тут же заодно вспомнил, откуда знаком ему мрачный поэт. То был столичный любимец муз Адам Войткевич, наполовину поляк, но в душе совершенный русак. Невысокого роста, стройный, дивно поющий, обжигающий взором, пленяющий словом, он был любимцем не только муз, но и дам. Те в один голос звали его «Денис Давыдов». Мурманцев вполуха слышал: Войткевич вошел в немилость при дворе за какуюто шалость не то с женой великого князя, не то с дочерью некоего государственного сановника. Не в меру резвого стихотворца выслали из столицы на неопределенный срок. Наказанье не тяжелое, но, видно, характер Войткевича был не столь легок, как казалось дамам, и поэт впал в угрюмость.