Белый кролик, красный волк
Шрифт:
Где Т — длительность эпизода, D— случайные повреждения и увечья, выраженные в денежном или сентиментальном эквиваленте, а Р — удаленность от людей, способных оказать помощь.
Мы поклялись друг другу, что, если ЛЛОШКИП когда-нибудь начнут официально применять в научной среде, мы ни за что не позволим сменить название. Моя фамилия Блэнкман, а у Ингрид —
KurtGode@gmail.com: Как ты сама вообще?
Последовала пауза, прежде чем она ответила.
YesWeCantor@mac.com: У меня была 6.
KurtGode@gmail.com: Вот черт!
KurtGode@gmail.com: …
KurtGode@gmail.com: Ты в порядке?
YesWeCantor@mac.com: Ну, да.
KurtGode@gmail.com: Что случилось?
YesWeCantor@mac.com: Накатило в пятницу, когда я собиралась в школу. Я вдруг поняла, что не могу вспомнить, мыла ли руки, поэтому вернулась и вымыла.
KurtGode@gmail.com: Ингрид…
YesWeCantor@mac.com: Знаю, но иногда с этим ничего нельзя поделать, сам понимаешь. Папа вытащил меня через 23 помывки.
KurtGode@gmail.com: Боже… Хочешь встретиться?
YesWeCantor@mac.com: Нет, все в порядке. Ты все равно занят, тебе нужно идти на мамино мероприятие.
KurtGode@gmail.com: Вот именно. И все в выигрыше.
YesWeCantor@mac.com: А ну цыц. Это будет круто. Музей естественных наук, ты чего! Это же обалденно!!!!!!!!!!!!!!!
KurtGode@gmail.com: Имей в виду, когда полиция начнет разыскивать дерзкого похитителя восклицательных знаков, я сдам тебя с потрохами.
YesWeCantor@mac.com: Шутник. Иди и будь со своей семьей, Пит. Со мной все будет нормально.
После недолгого колебания я печатаю:
KurtGode@gmail.com: Ладно, но если передумаешь, напиши. Я расчищу себе дорогу диплодоковой бедренной костью и примчусь.
YesWeCantor@mac.com: Я почти согласна на очередную 6, чтобы увидеть такое. Держись там, ОК?
KurtGode@gmail.com: Постараюсь.
YesWeCantor@mac.com: 23-17-11-54, Питер Уильям Блэнкман. И x
KurtGode@gmail.com: 23-17-11-54, Ингрид Иммар-Гронберг. П x
Я закрыл ноутбук. Иди и будь со своей семьей, Пит.
Своей.
Я никогда не встречался с родителями Ингрид, и она
— Могло быть и хуже, — бормочу я себе под нос. — Могло быть как у Ингрид.
Я сражаюсь с галстучным узлом, когда входит Бел в платье (как всегда, черном — она вообще считает, что в черно-белых фильмах есть один лишний цвет) и валится на кровать.
— Здорово, придурок, — говорит она.
— Привет.
— Класс. Я надеялась услышать от тебя гадость в ответ, а теперь мне просто стыдно.
— Извини, отвлекся. Стараюсь не задушить себя.
Она фыркает и наклоняется ко мне. Узел волшебным образом поддается подушечкам ее пальцев.
— Тут нужны ногти. Теперь получше?
— Да.
— Ты мне врешь сейчас?
— Ты всегда знаешь, когда я вру.
— Потому что мы близнецы. Можешь остаться дома. Она поймет.
Заманчивое предложение, не стану врать, но внутри все переворачивается, когда я думаю о том, чтобы дать задний ход. Нет, так нужно. Нужно быть со своей семьей в важные минуты. Нужно хлопать в ладоши и свистеть, чтобы близкие видели тебя в этот момент. Так ты начинаешь возвращать долги за семнадцать лет без сна и расшатанную нервную систему.
Так поступают все нормальные люди.
— Я пойду.
— Хорошо, — говорит она, снова откидываясь на подушку. — Но ты все-таки расслабься. Никто не будет на тебя смотреть. Черт, даже если бы дядя Питер объявился и начал выписывать свои рождественские кренделя, никто бы на него и не взглянул, так что кончай переживать.
Дядя Питер нам не родственник, а просто дядя Питер. «Кренделя», которыми он развлекает нас на праздники, включают в себя розовую балетную пачку, индюшачий окорок и исполнение «I Will Survive». Подозреваю, что с бананами у меня больше общих генов, чем с дядей Питером.
— Что бы ни было, ты ничего не испортишь, — говорит Бел, положив голову на сплетенные пальцы. — Верь мне.
Я смотрю на нее сверху вниз, и боль в животе немного успокаивается. Я и правда ей верю.
— Я всегда тебе верю, — говорю я. — Ты моя аксиома.
— До чего ж ты странный ребенок.
— Странный — согласен. Но прекрати уже называть меня ребенком. Ты всего на восемь минут старше.
— Это была гонка, и я пришла к финишу первой. Насколько велик отрыв, уже не имеет значения.
С лестницы доносится мамин голос — нас зовут.
Я обвожу взглядом плакаты на стене, ища в них поддержки. Великие математики десяти столетий смотрят на меня в ответ: Кантор, Гильберт, Тьюринг. «Мы все болеем за тебя, Пит», — говорят они. Математический юмор — не стоит их за это винить. Я смотрю на тонкое лицо Эвариста Галуа. «Я сочувствую тебе, Пит, — говорит он. — Я чувствовал то же самое перед тем, как отправился на дуэль в тридцать втором году».
«Эта дуэль убила тебя, Эварист, — напоминаю ему. — Ты получил пулю в живот и скончался в страшных муках».