Белый ниндзя

ван Ластбадер Эрик

Увидев в витрине магазина свое отражение, Икуза ужаснулся, потому что заметил слезы на глазах. Он не плакал с детства, когда впервые потерпел поражение на соревнованиях в боевых искусствах. И о доме он не вспоминал сто лет. Не было ни времени, ни, честно говоря, настроения. По мере роста его власти уменьшалось желание заглянуть в свое прошлое. Чудно, что сейчас он об этом вдруг вспомнил.

В микрорайоне под названием Азакуза он нашел здание из железобетонных блоков, в котором размещался безымянный, дешевенький отель. Поднявшись по лестнице,

он направился прямо через безликий холл к ничем не отличающейся от других двери. Он даже не стал стучаться, — просто ударом плеча снес дверь с петель. Для человека его габаритов и силы это было сделать нетрудно.

Внутри комнаты спрятаться было некуда.

— Я велел следить за вашими с Кикоко передвижениями, — сказал Икуза, обращаясь к человеческой фигуре, едва различимой во тьме комнаты. — Но в принципе это было и ненужно. Я и так знал, где ты будешь прятаться, как крыса.

— Я думала, что здесь буду в безопасности, — отозвалась Киллан Ороши.

— Ты не можешь быть в безопасности, пока я существую, — сказал Икуза, надвигаясь на нее. — Пора бы об этом знать.

— У меня нет пленки, — предупредила Киллан. — Я вернула ее назад Седзи, а он понес ее в полицию.

— Она меня не волнует, — буркнул Икуза. — Дело и без нее зашло достаточно далеко. — Он двинулся, как мощное дерево, сорванное с места лавиной, через замкнутое пространство крошечной гостиничной комнаты.

Киллан пошевелилась, и ее силуэт изменил ракурс, когда она подняла правую руку.

— Не двигайся! У меня в руке пистолет!

— Пистолет меня не остановит, Киллан. Ничто не остановит меня на пути к цели. — Его голос был почти нежен, но в нем звучала такая убежденность и такая окончательность, не подлежащая обжалованию, что ей стало не по себе.

Теперь обе ее руки были вытянуты вперед. Икуза уловил отблеск вороненой стали. — Я серьезно! — предупредила она. — И я тоже, — заверил он ее.

За окном бушевал ливень, будто живое существо, пытающееся ворваться в дом. Алюминиевые жалюзи дребезжали, и сквозь них в комнату время от времени попадали искорки света, словно всплески крошечных молний.

— Стой! — крикнула Киллан. — Ты загоняешь меня в угол!

Щелкнул взведенный курок — сухой, решительный звук, отозвавшийся эхом в пустых углах комнаты.

— Я знаю, ты убил человека, который следил за нами. Ты размозжил ему голову, но со мной тебе этого проделать не удастся. Я не позволю тебе подойти настолько близко.

— Тебе не следовало шантажировать меня, Киллан. Это была твоя ошибка. Я был готов мириться с твоими революционными бреднями, так как думал, что мне удастся использовать в своих целях твой острый ум. Я думал, его можно будет направить по традиционным рельсам. И это была моя ошибка.

— Твоя главная ошибка заключалась в том, что ты пытался использовать меня в своих целях, — в голосе Киллан звучало неприкрытое презрение. — Но ты ничего в жизни не умеешь делать, кроме этого. Ты использовал в своих целях даже фирму моего отца — фирму, создавать которую он помогал

моему деду. Ты отнял ее у него, ты разрушил его жизнь, втоптал его в грязь, — и при этом улыбался, как невинный младенец.

Икуза нахмурился.

— Я думал, ты ненавидишь своего отца. Ты что, даже в этом мне лгала?

— У тебя слишком тупая башка, ты слишком занят собой, чтобы заметить, что я ненавидела тебя куда больше, чем могла когда-либо ненавидеть отца. — Киллан расхохоталась: — Ты, придурок, оказал мне даже услугу, заставив увидеть отца в совершенно новом свете. Благодаря тебе я смогла увидеть его честность и благородство, увидеть, как много значила для него его фирма. Когда я увидела его разбитым, униженным, я не могла не полюбить его вновь, как в детстве.

— Слабое утешение перед смертью, — промолвил Икуза.

— Умереть сейчас придется не мне.

Икуза бросился на нее. Киллан нажала на курок, и отдачей ее отшатнуло на шаг назад. А он был уже рядом. Она выстрелила во второй раз, но что-то, зажатое в левой руке Икузы, ударило ее в плечо. Жаркая боль захлестнула всю руку, и Киллан вскрикнула. Кровь залила ее рукав.

Икуза тоже был в крови. Одна пуля угодила ему в грудь, другая — в бедро. Но он не обращал внимания на боль. Он твердо, обеими ногами стоял на тропе, на которую вступил, услышав первое сообщение о разразившемся скандале.

Это Киллан привела его на край пропасти. Лишенный власти, лица, тотемэ, он понял, что своим падением он обязан ей. Ее глумливой улыбке, ее страстным объятиям, ее лживым рукам. В своем высокомерии он думал, что может — ее слова! — кататься на спине дракона. Но теперь он знал то, что ему следовало бы знать давным-давно: на спине дракона кататься опасно!

И еще одно он понял, когда разразился скандал: если кататься на драконе опасно, то можно, по крайней мере, свернуть ему башку. Это, слава Богу, пока еще в его власти.

Он схватил ее за горло и начал душить. Киллан ударила его по лицу рукояткой пистолета. Хлынула кровь, ослепляя его. Но ему и не нужны были глаза, чтобы закончить то, что начал. Руки его все крепче стискивали ее горло, выдавливая из ее рта крик вместе с воздухом, как зубную пасту из тюбика. Вот вроде и выдавил. Замолчала. Икуза видел, что руки и ноги Киллан дергаются, как у тряпичной куклы: самопроизвольное сокращение мышц. Она разинула рот, потом опять захлопнула с такой силой, что зубы лязгнули.

Медленно, как воздушный шар, она с шипением выпускала воздух. Икуза чувствовал во всем тебе свинцовую тяжесть. В ушах стоял несмолкаемый грохот. Кровь сгустилась до консистенции жидкой грязи и с трудом продвигалась по венам, делая удары пульса все медленнее и медленнее.

Ее руки дергались, лицо бледнело, и глаза выпучивались. Он хотел, чтобы она поскорее умерла, как никогда и ничего не хотел в жизни. Он видел направленный на него ствол, но не верил, что у нее хватит сил спустить курок. «Куда ей, чертовой кукле!» — подумал он и рассмеялся ей прямо в лицо.