Белый олень. Часть 3. Одинокий волк под луной
Шрифт:
Раздавшийся из необъятной глубины ночи звук, заставил его встрепенуться. Этот звук, гулкий и протяжный, вдруг напомнил что-то давнее, но уже почти забытое. Зашуршав соломой, капитан сел, прислушался, но кроме мерно стучавшего по рубероидной крыше дождя, ничего не услышал. Он уже хотел было снова улечься на пригретое ложе, решив, что звук ему лишь почудился, как тот вновь повторился. Леденящий душу, вибрирующий и стонущий, он разнесся по равнине, взбудоражил ночную темень. Это был волчий вой, его нельзя было перепутать ни с чем. Но что он мог означать? Может быть, самка звала к себе самца, чтобы создать семью, или наоборот, самец подзывал для этого
Но никто так и не отозвался на этот зов. И Сергей почему-то решил, что это был вопль волка, потерявшего стаю или изгнанного ей из-за немощности. Так явственно сквозила в его стонах обреченность, одиночество и предчувствие смерти. И неожиданно из глубин памяти Сергея медленно выплыло видение: заснеженная галечная коса на пологом берегу северной реки Витим. Звездное многоточье черного бездонного неба. Два огромных костра и между ними группа людей, сбившихся в тесную кучу. Громкие «выстрелы» рвущихся от мороза деревьев. Бесконечная промозглая ночь. И вдруг жуткий, леденящий душу многоголосый хор волчьей стаи, долетевший с крутого таежного увала. Лютый страх и ужас на человеческих лицах.
А потом, вместе с искрящимся утренним солнцем, долгожданный рокот поисково-спасательного вертолета. А немного позже: таежный поселок Соболиный, переполненные горем глаза Инги, осторожное прикосновение к рваному шраму через все лицо, ее слезы и слова, произнесенные дрожащим голосом: «Боже, я ведь могла тебя потерять, Сереженька! Как после этого жить? Ну зачем тебе такая профессия: постоянно ходить по лезвию ножа… Без моего Белого оленя жизнь не имеет смысла!»
… Все это было так давно, все это было в той, мирной жизни, к которой уже, наверное, никогда не будет возврата… И подумалось вдруг:
«Так ведь это же ты и есть волк-одиночка, Серега! Это именно ты исходишь сейчас душераздирающими стонами в кавказской ночи! Не так давно у тебя было всё: жена, дом, мирная жизнь, мечты о будущем… А потом ты все утратил: невест – Ингу и Ларису, Ольгу – жену.
«Ты прошел между нами и ни одну не сделал счастливой…», так написала она в прощальном письме. Все правильно, все так и есть: ни одну не сделал счастливой, да еще и потерял навсегда. Ты, наверное, уже и сам себя теряешь, капитан, в этих промозглых предгорьях Северного Кавказа. У тебя есть автомат, штык-нож, разгрузник, набитый патронами и гранатами – всё это для того, чтобы убивать… А точно так же экипированный человек готов всадить пулю в тебя. Зачем все это? За кого ты собрался проливать кровь, Серега? Наверное, отчасти прав старшина Чалый, говоря про великую коммерческую войну, про ворьё государственного масштаба, про всех этих Березовских, Гусинских, Фрадманов… Им несть числа, на крови русского и чеченского народов они делают свой преступный бизнес и ты, капитан Романов, один из винтиков в их гигантской воровской машине… Дожился!
… К волчьему вою так никто и не присоединился, его тоскливый голос был все так же одинок.
– И чё это он разорался? – вдруг пробормотал полусонным голосом Тугов, вырвав Сергея из невеселых раздумий. – Весь сон перебил, гад!
– Постарайся все же заснуть, Семен, – капитан глянул на светящийся циферблат. – Через пару часов нам идти в дозор.
– Заснешь тут, ага… – пробормотал тот поворачиваясь на другой бок. – Воет и воет, сволочь! Дождище, луны нет, а он все никак пасть не закроет!
– Дорога
– А мы не блуданём в тумане? – предостерег Сергей. – Кошару будет трудно найти, если уйдем далеко.
– Если заблудимся, то вернемся вдоль дороги, – успокоил Тугов. – Отсюда на кошару путь привычный, отыщем ее запросто. Давай-ка оставим отметину, – он сломал несколько веток на высоком кусте, потом уточнил. – Куда двинем, капитан, налево или направо?
– Налево нам с тобой ходить уже не от кого – холостяки… – мрачно пошутил тот. – Так что давай направо. Наше дело правое, мы победим! Помнишь девиз товарища Сталина?
– Конечно, помню, – кивнул Тугов. – Кто ж не помнит этого душегуба?
– Тогда вперед! Я пойду рядом с дорогой, а ты сместись в сторону шагов на двести – рисковать вдвоем нет смысла. Только не теряй визуальный контакт со мной. Если что-то толковое найду, махну рукой, подойдешь.
– Добро! – кивнул контрактник и, забирая влево, пошел по полю, обходя редкие заросли кустарников. Выждав пару минут, Сергей тоже зашагал, стараясь не терять напарника из виду. Они прошли пару километров, так и не подобрав подходящего для засады места. Завидев, что Тугов прекратил движение и вопросительно развел руки, Сергей махнул рукой в том же направлении, которым следовали и они продолжили поход.
Истекала третья пара километров, когда Сергей заметил подходящий участок дороги и призывно замахал рукой. Тугов тотчас же устремился к нему, дождавшись его, капитан сказал:
– Здесь!
– Да, место – лучше не бывает, не зря мы его так долго искали, – тяжело переводя дыхание и присматриваясь к рощице раскидистых ольховых деревьев, согласился Тугов. – Наблюдатель будет видеть далеко, а его заметить невозможно, если хорошо замаскироваться в кроне. А в кустах можно разместить целый взвод и действовать незаметно для тех, кто подъезжает и слева, и справа.
И верно, место для осуществления задуманного, подходило идеально: дорога здесь поднималась на бугор, затем опускалась в довольно глубокую впадину и вновь устремлялась вверх. Всё это напоминало две морских волны с широким промежутком между ними.
– Ну, тогда останавливаемся на этом варианте, – констатировал Сергей. – Давай устраиваться да вести наблюдение.
– Остохерел дождь, будь он трижды распроклят! – рядовой Тугов глянул на затянутое низкими слоистыми облаками небо. – Льет и льет, падла, третий день, ни конца, ни края ему нет.
– Благодари Бога, Семен, – задумчиво созерцая дорогу, проговорил Сергей. – Сколько он будет идти, столько нас не будут искать «духи». Впрочем, наши тоже не смогут.
– Это уж точно… – Тугов протянул Сергею раскрытую банку тушенки и ломоть черствого хлеба. – Рубай, капитан, твоя доля, – с этими словами он приложился к фляге, на сильной шее в такт глоткам задвигался острый кадык.
Сергей тщательно выскреб остатки невероятно вкусной холодной говядины, облизал ложку, затем взрезал штык-ножом тугой мох и втиснул в него опустошенную банку. Потом снова зябко закутался в тяжелую от влаги плащнакидку. От длительной неподвижности его тело окоченело до предела, суставы затекли и все сильнее ощущалась непомерная усталость. Уже два часа они находились в засаде, но за все это время по ней не проехала ни одна машина.