Белый щенок ищет хозяина
Шрифт:
— Выпросил наконец! — обрадовался Славка. Он был цирковым завхозом.
— Выпросишь там, — сказал Мушкетер. Брякнул на землю ведро и, обессиленный, брякнулся рядом. Мушкетера отнесли в сторону, а песок разровняли внутри круга. Получилась арена.
Потом Славка притащил старое одеяло и повесил на дверь сарая. Тетка пришпилила к одеялу вырезанного из бумаги разноцветного клоуна. Таким образом был готов парадный выход для артистов.
Программу обсуждали с утра до вечера. Наконец решили, что братья Селивановы покажут акробатический этюд, а затем проведут на арене показательную встречу по классической борьбе. Тетка сказала, что продемонстрирует искусство фигурной езды на велосипеде.
— Не пойдет, — возразил Толик. — Места мало.
Тетка предложила другой номер: пройти по канату над головами зрителей.
— У нас хорошая веревка есть, — вспомнил Уголек. — Она все равно каждый день теряется. Принести?
— Зрителей жалко, — вздохнул Славка.
Тогда Тетка решила прочитать с выражением басню о пьяном зайце.
Витьке предложили стать фокусником. Толик спросил:
— Шпагу свою можешь проглотить?
— Не жуя?
— Искусство требует жертв, — сказал Толик.
Мушкетер подумал и заявил, что лучше станет клоуном. Но из клоунов его скоро прогнали: эта роль была явно не для возвышенной натуры Мушкетера. Тогда он стал жонглером и на первой же репетиции с успехом превратил в осколки три стакана и фарфоровый чайник.
Таким образом, все шло отлично…
Стой, скажешь ты, что же отличного? Какой-то акробатический этюд, басня про пьяного зайца да еще немного такой же ерунды? И это цирк?
Подожди. Готовился коронный номер. Он-то и был настоящим искусством.
Он-то и требовал жертв…
Первой жертвой стал оранжевый петух Курилыча, носивший пышное имя Георгин. Он был красив и безнадежно глуп даже с куриной точки зрения.
Кроме того, как все красивые дураки, Георгин был самоуверен. Это и стало причиной его несчастья. Заметив с забора, как девчонка с черными косами приглашает его угоститься хлебными крошками, Георгин возомнил, что покорил сердце незнакомки.
Он шумно спланировал на чужую территорию, снисходительно прокудахтал приветствие и направился к угощению. Увы! Он попал в сети вероломства и жестокости. Три пары цепких рук ухватили Георгина за крылья, и куриный рыцарь в ту же секунду лишился лучшей половины блистательного хвоста.
Когда истошно орущий Георгин был переброшен в свой огород, завхоз Славка любовно расправил атласные перья.
Тетка принесла довольно потрепанную соломенную шляпу. Витька прикрепил к ней перья. Он сначала примерил шляпу сам, а потомно вздохом отдал Угольку. Уголька снаряжали для главного номера.
Костюм выдумал, конечно, Витька. Никто не слыхал, чтобы дрессировщики наряжались в мушкетерскую одежду, но это было красиво, и с Витькой согласились.
Только одной шляпы мало. Нужен был плащ. И Уголек пошел на отчаянный риск. Из нижнего ящика гардероба он извлек нарадную скатерть, тяжелую, всю в черно-золотых узорах. Любитель пышных нарядов знаменитый мушкетер Портос, увидев такой великолепный плащ, потерял бы от тоски аппетит. Но пока терял аппетит Уголек. От тяжелых предчувствий. А вдруг в выходной, когда намечалось представление, мама не уйдет в клуб на репетицию? Вдруг она увидит, в каком прекрасном наряде выступает ее дорогой сын? Конечно, мама любила искусство. Но и скатерть она очень любила…
Чтобы костюм был полный, Славка притащил старые отцовские сапоги.
Витька со знанием дела отогнул им голенища. Получились почти мушкетерские отвороты. Сапоги были страшно большими. Когда Уголек влез в них, его ноги сделались похожими на лучинки, торчащие из черных ведер. Но других сапог не было. Славка почесал свою круглую голову и взглянул на Толика. Толик подумал и сказал:
— Сойдет.
А раз Толик сказал, что сойдет, Уголек не спорил.
Наступил день представления. Зрители устроились на стульях вокруг арены. В билетах так и было сказано: «Вход свободный со своими сиденьями».
Впереди сидели малыши. Их много живет в большом трехэтажном доме. До сих пор о них не было сказано ни слова лишь потому, что в повести они не принимали участия. Народ это не очень сообразительный, и толку от них никакого, один шум.
Но сейчас малыши сидели притихшие и ждали начала, как в настоящем цирке.
За малышами устроились их родители. Кроме того, там был отец братьев Селивановых — очень серьезный, очень загорелый и очень высокий человек.
Перед тем, как сесть среди зрителей, он зашел за «кулисы». Внимательно и без усмешки осмотрел снаряжение артистов, сухими коричневыми пальцами расправил перья Георгина, прилаженные к шляпе Уголька. И спросил мимоходом:
— Готов, дрессировщик?
Почему-то не у своих сыновей спросил, а у него. Уголек поспешно кивнул. Конечно, готов. Правда, от волнения сосет под ложечкой, но про это ведь не станешь говорить. И неожиданно для себя Уголек сказал, искоса глянув на Селиванова:
— А у меня отец — капитан грузового теплохода. Он на Севере.
— Повезло тебе, — заметил Селиванов и пошел на свое место во втором ряду.
Была в числе зрителей и комендантша тетя Клава. А позже всех пришел лейтенант милиции Сережа. Сережу, пользуясь давним знакомством, пригласил Уголек. Он пообещал:
— Ты там такую вещь увидишь! Спасибо говорить будешь.
— Знаю я эти вещи, — усомнился лейтенант милиции. — В Лесном переулке тоже цирк устраивали. Пришлось вызывать пожарную команду, врача и плотника.
— Нам Клава разрешила, — успокоил Уголек. — Она тоже придет, — добавил он между прочим. Услыхав это сообщение, Сережа сделал задумчивое лицо и сказал, что, пожалуй, стоит прийти посмотреть представление…
А пока представление не началось, лейтенант милиции Сережа смотрел на комендантшу, которой было двадцать два года и которую все, кроме малышей, звали просто Клавой. Он смотрел искоса, но так внимательно, будто хотел сосчитать все веснушки на Клавином лице.
Наконец из сарая донеслась музыка. Это играл Толик. Играл на баяне, который почему-то называл «полбаяна». Одеяло с клоуном заколыхалось, и появилась Тетка в желтом платье, густо обсыпанном елочным блеском. С загнутых кос тоже сыпался блеск легкими искрящимися струйками.
Тетка с достоинством подождала, когда стихнет восторженный гвалт малышей, и объявила первый номер.
Полбаяна умолкли, и на арену вырвались братья Селивановы в красных трусиках. Они с разбегу встали на головы и заслужили аплодисменты.