Белый щенок ищет хозяина
Шрифт:
Певучесть окончательно исчезла в мамином голосе.
— Вы посмотрите! Он ничего не знает!… А кто Гурьяну Кириллычу пистоны в замок сунул, тоже не знаешь, да? А он почему-то знает!
— Какие пистоны? — сказал Уголек и стал разглядывать палец, который вылез из правой сандалии.
— Вот приди домой! Узнаешь, какие! — рассердилась мама.
Она обязательно сердилась, если не могла что-нибудь найти или если у нее что-нибудь не получалось. Тогда Угольку вспоминались все грехи, и ему попадало. Бывало даже, что не совсем справедливо попадало…
От упоминания о пистонах вполне могло испортиться настроение. И оно уже начало портиться. Угольку не захотелось возвращаться под машину.
Уголек грустно задумался. Он вздохнул и повернул голову, чтобы почесать плечо о подбородок.
И тогда он увидел Белого Щенка.
В двадцати шагах от Уголька тянулся забор, опутанный вверху колючей проволокой. Его построил Курилыч, чтобы отгородить свои грядки, парники и малинник от шумного и опасного двора соседей. Новых досок он не нашел, забор получился кривой и разношерстный. И вот на сером и скучном заборе кто-то нарисовал мелом Щенка.
Щенок был веселый. Он припадал на передние лапы, улыбался и тявкал.
Правое ухо у Щенка торчало, как стрелка, а кончик левого загибался вниз.
Уголек подходил к забору медленно, широко раскрыв свои большие черные глаза. Будто оказалось перед ним невиданное чудо. Щенок смотрел на него с забора и улыбался, словно звал поиграть.
— Ты как сюда попал? — спросил Уголек. — Тебя кто нарисовал?
Но собаки, нарисованные на заборе, не умеют разговаривать. Щенок улыбался и молчал. Уголек тоже заулыбался и протянул к забору ладонь.
Рука сама потянулась, словно хотела погладить Щенка. Но как погладишь, если под ладонью только шершавые доски…
— Уголек, здравствуй! А я на дачу еду.
Бориска оторвал глаза от Щенка. Дядя Саша вылез из-под машины и теперь заталкивал в багажник огромный рыжий чемодан. Рядом стоял приятель Уголька Вовка Ларионов, Вовка-художник. Несмотря на жару, он был в длинных бархатных штанах и такой же куртке, похожей на колокол.
Говорят, это обычный костюм художников. Сверху Вовку накрывала широченная войлочная шляпа, которую в прошлом году он привез из Сочи.
Счастливо блестя круглыми очками, Вовка повторил:
— Мы на дачу едем.
Уголек молчал. Подумаешь, на дачу едет! Какой интерес ехать на дачу в августе? И вообще, зачем дача, когда лес в двух шагах от дома, где живут Уголек и Вовка.
Уголек снова глянул на забор.
— Слушай, Вов, не знаешь, кто его нарисовал?
— Щенка? Я, — сказал Вовка так спокойно, словно речь шла о какой-нибудь обыкновенной обезьяне или, скажем, крокодиле.
— Ух, Вовка, — выдохнул Уголек, — замирая от проснувшейся надежды. — Ты просто так рисовал, из головы, или срисовывал?
— Я всегда рисую с натуры, — солидно сказал Вовка. — Утром я вышел подышать свежим воздухом. Ты, конечно, еще дрыхнул… Я вышел, а он сидит. Потом стал какой-то щепкой играть, развеселился. У калитки, где лужа. Я посмотрел и набросал для разминки… Ничего?
— А где он сейчас? Вовка! Где? — отчаянным голосом спросил Уголек.
— Ушел, — развел руками Вовка и снова между прочим кивнул на рисунок:
— Ну как?
— Ушел. Эх ты…
Вовка, видя, что Уголек воздерживается от оценки его произведения, надул губы.
— Славная псина, — грустно сказал Уголек. — Чья же она?
— Может быть, ничья. Ведь без ошейника.
— Правда! Вдруг ничья? Может, потерялась…
Полыхнув нарядным цветастым платьем, к машине проплыла Вовкина мать.
— Вовочка, мы едем.
— Ну, пока, — сказал Вовка-художник.
— Ты не знаешь, как его звать? — глупо спросил Уголек у захлопнувшейся дверцы.
Машина выпустила синий дымок и укатила со двора.
СОБАК ВОСПИТЫВАЮТ С ДЕТСТВА. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ВЬЮНА
Уголек шел домой с опаской. Но мама уже отыскала и ручку от мясорубки, и веревку. А порванный провод от утюга она еще не видела. Поэтому она не вспомнила о пистонах, и Уголек не получил ни шлепков, ни подзатыльника. Мама весело велела ему смыть с себя мазут и садиться обедать. А сама стала собираться в клуб. Она спешила на занятие оперной труппы. Мама всегда куда-нибудь спешила: то на работу, то в вечерний институт, то на репетицию.
— Не хочется есть, — сказал Уголек. Он и думать не хотел о еде. Он думал о щенке.
Уголек вздохнул и позвал:
— Кис! Вьюн! Иди сюда, морда.
— Бедное животное, — жалобно сказала мама. — Ты, Уголек, ненормальный…
Но это была неправда. Голова Уголька работала отлично. Он дажезакончил второй класс без «троек». «Тройку» вывели только по рисованию. Уголек не меньше других любил гонять футбол, прыгать с сарая лазить за малиной в огород Курилыча. То есть он был вполне нормальным человеком.
Но у него была страсть: он бредил собаками.
Конечно, есть люди, которые равнодушны к собакам. Есть даже такие глупцы, которые боятся собак. Эта повесть не для них. Им не понять человека, в груди которого бьется сердце, полное любви ко всем собакам на свете: к лохматым городским дворнягам, к мужественным пограничным псам, к смелым караульщикам овечьих стад, к благородным представителям охотничьих пород и даже к бесприютным динго — жителям австралийских степей.
Конечно, если бы имел Уголек свою собаку, он излил бы любовь на нее одну.
Но не было собаки.
В прошлом году, летом, Уголек чуть не стал самым счастливым.
Он шел с мамой в соседний гастроном и у крыльца магазина увидел пса.
Пес был большой и пегий. Он линял, и шерсть висела клочьями на худых боках. У него была добрая розовая пасть и чудесные коричневые глаза.
— Ох, какой ты… — выдохнул Уголек. Он медленно поставил на асфальт сумку с банкой для сметаны. Он сел перед псом на корточки.