Белый шиповник. Сборник повестей
Шрифт:
Г лава девятнадцатая
МИР ДОБРОМ ДЕРЖИТСЯ
Удивительно, как стало Петьке времени не хватать! Подымался он теперь вместе с дедом и не успевал умыться, как приходил кто-нибудь из соседей или бригадир.
– Клавдий Потапыч, - говорил он, снимая каракулевую ушанку с лысой головы, - сделай милость. С парнишкой своим двумя санями сгоняйте на станцию. Там, вишь ты, трубки керамические привезли для мелиорации. А у нас послать некого.
И катили они с дедом на станцию. Не успевали погрузить эти короткие,
– Петруша!
– говорил он.
– Ты у нас лыжник знаменитый - свези на Касьяновское поле напарнику моему подшипник. У него трактор встал, сейчас по рации передали.
И Петька летел на свистящих своих лыжах через Касьяновский лес на край поля, где застыл трактор, и тракторист, промасленный и пропахший соляркой, ждал Столбова, как спасения! А после обеда приходил Антипа, и они шли в лес заготовлять осиновые жерди, или возить сено на дальние участки, или сыпать соль в лосиные кормушки. Антипа исподволь учил Петьку разбирать следы, примечать дорогу, обращаться с ружьём и всем тем сложным наукам, без которых не обойтись охотнику.
– Глянулся ты Антипе! Привязался он к тебе!
– сказал как-то дед. Он вырезал ложку, а Петька вытачивал на станке большого деревянного снеговика, Кате в подарок.
– Он мне тоже нравится, - сказал Петька. Точить было сложно: три шара да ещё ведро на голове. А выточить он хотел большущую фигуру, почти в метр высотой.
– Мужик-то он золотой!
– подтвердил дед.
– Да только всё злодеев вокруг видит. Я тебе толкую, что одинокий он. И в голову себе втемяшил, что так оно лучше. А так нельзя. Я к тому, Петяша, говорю… Ты резцом-то не ковыряй, но ковыряй! Ты веди плавно! Я к тому, Пётра, что вот он к тебе расположен, дак ты его не гони от себя-то. Он душой застыл. Пущай он к тебе привыкнет! А?
– И старик жалостно посмотрел на Столбова, словно для себя просил.
– Дед!
– сказал Петька.
– Знаешь чего?
– Ну?
– Я тебя люблю!
– И Петька чмокнул старика в морщинистую щёку.
– Ты у меня самый лучший на свете.
– Ты наговоришь!
– расцвёл дед.
– Фулюган я!
Петька расписал снеговика цветами и поставил сушиться. А сам взял мороженой рябины и пошёл Катю проведать: он к ней всё время ходил, а то и по два раза в день.
– Петя пришёл!
– закричал Васька, тот самый, кто на горшке катался. Петька сделал ему большущий деревянный грузовик, и теперь он раскатывал на собственном транспорте.
– Садись с нами картошку есть!
Катя лежала в светёлке. Она очень обрадовалась и Петьке и рябине.
– Можно бусы сделать, - сказала она, перебирая ягоды тоненькой, похудевшей до синевы рукой.
– Ты ешь! Сладко! Необыкновенный какой-то вкус!
– сказал Петька. Не мог он спокойно смотреть на эту девчонку, всё его совесть мучала, что загубил ей каникулы.
– Петя!
– прямо глядя ему в глаза, сказала девочка.
– А что ты не расскажешь, где это мы на болоте были?
– Да не на болоте вовсе! В Гончаровке были.
– Да? А я всё царство какое-то деревянное видела… И будто на мне сарафан парчовый и кокошник, как у принцессы. И огни горели…
– Нет, -
Зачем ты меня обманываешь, Петя?
– Катя потянулась и вынула из-под подушки ту самую книгу, что читал ей Столбов там, в скиту.
– Это вот ты в мешок сунул.
Петька покраснел так, как не краснел никогда.
– Катя! Ты должна меня понять, - запинаясь, начал он.
– Это не наш секрет…
Катя внимательно выслушала всё, что он сбивчиво говорил ей и про ценность находок, и про одиночество Антипы, и про опасность со стороны барахольщиков, и про совершенно справедливые опасения старого егеря. Девочка машинально перебирала ягоды, рассыпанные на одеяле.
– Знаешь, - сказала она, подумав, - ты отдай Антипе Андреичу книжку эту. Скажи, мы случайно унесли. Пусть он нас за воров не считает. И ты, Петя, на него не обижайся. Это ведь его родной дом, скит-то. Хочет - пустит туда, а хочет - не пустит… А знаешь, почему наше болото не замерзает? Там ключи горячие. Я в этой книжке прочла. И ещё: как эти ключи начинают сильно бить, так во всей окрестности неурожай. В этой книжке за сто пятьдесят лет наблюдения записаны…
– Видишь - сказал Петька.
– Это ж научные сведения! Им цены нет! А он их прячет.
– Нет, - сказала Катя.
– Силой ничего брать нельзя.
Глава двадцатая
КАЛЁНАЯ СТРЕЛА
– Ты на меня не серчай!
– говорил Антипа.
– Я от людей добра-то немного видел, всё больше зло. И никаких у меня обязанностей к людям не имеется.
Они сидели на поваленной осине. Петька только что отдал старику книгу, и тот говорил растерянно, словно убеждал самого себя.
– Сам посуди. Все мои прадеды двести лет в болоте от людей прятались. А ведь не воры, не разбойники! Одного только хотели - воли. А их за это в тюрьмы и в рудники, и в Сибирь! А эти вот пришли, поджигатели-то! Стариков, детишек невинных пожгли. Это как?
– Это фашисты! Понимаете, фашисты! Они не люди! По ним нельзя о людях судить!
– Те фашисты, эти царисты, а то и вовсе пятые-десятые… Все одинаковые!
– Неправда! Неправда!
– доказывал Петька.
– А дед Клава? Он детей всю войну прятал, жизнью рисковал!
– Пошли!
– сказал охотник.
– Сам-то ты небось меня рогатиной встретил. А барахольщиков-то чуток не пострелял? А?
– Так ведь это не со зла, а в защиту. А в скиту вообще, я думал, волки забежали…
– Пойдем! Нам ещё двадцать третий участок надо посмотреть. Что-то вчера там двое городских шныряли, не учинили бы беды какой!
Старик оттолкнулся палками и покатил под гору. Петька за ним.
Он бежал легко и сильно, выбрасывая вперёд палки, дышалось свободно, хвойный лесной запах бодрил.
– Замотал ты меня!
– закричал Антипа.
– Здоров ты на лыжах ходить. Становись первым, я отдохну.
Они поменялись местами. Теперь Петька шёл первым, а старый егерь бежал позади.
– Что, не любишь, когда на пятки наступают?
– смеялся он.
– А всё ж удивил ты меня с этой книгой!
– прибавил он вдруг.
– То вон как дрожал, а тут отдал! Удивительно…