Белый вор
Шрифт:
Новогодние гирлянды поперёк улиц и на зданиях, формальные с одинаковыми шарами ёлки у магазинов и на площадях должны бы хоть на йоту подлить праздничного настроения, напрасно. Степанов желал не обновления, а избавления от одного известного человека. Не видеть бы его никогда.
Развалившийся сбоку широкомордый браток заметил сползшую повязку. Немедленно поправил. Степанов успел заметить: с Таганки свернули на Волгоградский проспект.
Степанова вывели из машины. Снег похрустывал под подошвами. Морозный воздух звенел. Далеко заполночь общий городской
Лифта пришлось ждать долго. Изменяя положение запястий, смещая с саднящих мест наручники, Степанов пытался определить высоту дома. Он почему-то не сомневался, что лифт спускается с самого верхнего этажа. Другое наитие – они в районе проспекта Андропова.
Скрипнула дверь. Короткий невнятный разговор. Торопливые убегающие шаги. Шлёпки стучат по пяткам в носках. Дверь закрылась. Поворот ключа.
Со Степанова сняли повязку. Он стоял и щурился, отвыкнув от прямого света. Его освободили от наручников. Он присел на трюмо в прихожей скинуть ботинки.
Лазарет блатняков. Ничего хорошего. Фатера из двух комнат. Мебель, не пышущая ни дороговизной, ни великолепием. Заштатная берлога. Две комнаты метров по пятнадцать – двадцать. В дальней на кровати с грядушками из ДСП лежал Странник. Возле – пластиковая больничная капельница с физраствором наверху. Бесцветная жидкость бежала в сгиб локтя.
Странник услышал шаги. Лёгкая судорога пробежала от носков к шее. Усач стянул с подбородка раненого мятую простыню. Степанову открылось осунувшееся бледное лицо, запавшие взъерошенные щетиной щёки. На обтянутом тонкой жёлтой кожей виске слабо и редко пульсировала одинокая голубая жилка.
Усач кашлянул:
– Шеф, я привёл, кого велел.
Синие веки не шевельнулись. Ресницы наклонились, как при сквозняке. Усач и другой, широкомордый, переглянулись.
Степанов распахнул куртку, достал пакеты с кровью. Четыре пакета вынул из сумки усач. Всё положили в ноги раненому.
– Сколько он крови потерял? – спросил Степанов.
– Я почём знаю, - отозвался усач. – Э, эскулап!.. Сколько шеф крови потерял?
Усач смотрел на соседнюю закрытую дверь. Оттуда приглушённый голос сообщил:
– Больше двух литров.
– Долго же вы вашего шефа везли! – заметил Степанов.
– Пока врача нашли, - пояснил широкомордый.
– У врача хотя бы фельдшерское образование есть?
Из соседней комнаты донёсся возмущённый возглас.
Усач подмигнул:
– Врачуха менжуется, чтобы ты его физию не засветил.
– Странный! Странный! – позвал широкомордый.
Великим усилием Странник открыл глаза. Мутная мучнистая жидкость болталась между зрачком и роговицей. Странник едва понимал, что происходит.
– Брат! – разомкнул он сухие треснутые губы.
Усач усмехнулся. Обвёл взглядом присутствующих.
– Странный, не брат он. Мусор – который кровь принёс. Отпустить?
Степанов напрягся. Просчитывал, что означает: «Отпустить?»
– Оставьте меня с ним. Идите.
Усач пожал плечами. Слово вора оставалось законом. Вслед за усачом и широкомордым в коридор проскочил из соседней комнаты маленький шустрый доктор, старательно прикрывавший от Степанова лицо ладонями.
Из коридора донёсся испуганный докторский голос:
– Мент не заметил, куда привезли?
– Не бзди!
– На лестницу вышли! – свистяще прокричал Странник. Голова его скатилась с подушки. Слишком большого напряжения потребовала команда.
Входная дверь хлопнула. Скоро из подъезда потянуло куревом.
Степанов присел на хлипкий стул. Взял кисть брата. Пульс бился густой волной с длинными паузами.
Степанов нахмурился:
– Надеюсь, у тебя с братками и «эскулапом» не было идеи осуществить прямое переливание? Я бы прилёг на твоё место, ты – скажем, на пол. Сверху вниз лучше пойдёт. И из вены в вену родную кровь пофигачили!
Странник чувствовал насмешку, но от слабости никак на неё не реагировал. Ему было не до смеха.
Сбоку на стене висело куцее зеркало. Степанов видел свой фас и профиль Странника, поражаясь схожести. Угораздило поиметь общего деда. Нечто вроде жалости шевельнулось в майоре. Уж больно осунулся, потерял недавнюю стать братец. Из ресторана вышел какой красавец! Жалей – не жалей, а шлёпнул Странник немало. Хотелось спросить, что с Рудник сделали.
Однако Странник находился в чудовищно плачевном состоянии, и говорить приходилось коротко и исключительно о касающемся обоих.
– Почему в диком месте лежишь, вор? – пытался расшевелить Странника Степанов.
– В особняке на Рублёвке ждал?.. Сам знаешь, в нашем деле важна конспирация, - Странник опять надолго замолчал.
Щемящая тишина. На лестнице бросили курить. Перетаптывались.
Степанов нагнулся к уху. Вонзил ногти в запястье:
– Сергей, тебе нужно в нормальную больницу. Здесь – сдохнешь… Я помогу.
Только ты обещание должен мне дать, как там у вас называется – слово вора, что больше в мою жизнь и жизнь моей семьи не влезешь.
Уголки тонких губ заколебались, показался бурый край зуба:
– Как же я в твою жизнь лез?
Степанов растерялся. Он чувствовал правильно, не хватало слов выразить:
– Своим присутствием… Тем, что ты есть. Ты должен исчезнуть?
– Завязать?
– Завязать, твою мать!
– А чем жить?
– Как люди живут!
– Овцы…
Степанов вскочил. Сказал громко:
– Нет. Мы так никогда не договоримся.
Странник неловко повернулся и застонал от боли. Степанов увидел окровавленный пластырь выше грудины. Туда попала пуля. Между рёбер торчала трубка. Эскулап выкачивал излившуюся кровь из межплеврального пространства. Степанов представил, как стоя на коленях, врач тянет кровь через трубку ртом. Сплёвывает в тазик. Действительно. Из-под кровати выглядывал тазик в подозрительных пятнах.