Белый ворон Одина
Шрифт:
Изнутри надводная часть судна была выложена толстыми связками камыша, которые крепились к бортам особыми подвязками из вишневой или липовой коры. Благодаря этому приспособлению струг становился практически непотопляемым — даже если внутрь наберется вода. Это качество представляло для нас особую ценность, поскольку людей катастрофически не хватало, и я не мог выделить отдельного человека для вычерпывания воды.
Струг был снабжен небольшим парусом, хоть и неважного качества. Мы, конечно, можем рискнуть выйти на нем в море, но от берега лучше сильно не удаляться. Гизур предупредил, что такой парус допустимо поднимать лишь в хорошую погоду. В шторм же лучше идти исключительно на веслах.
Ну, и в завершение стоит добавить, что корабельные плотники обильно смазали смолой все ребра и перекладины. А также приладили по рулевому веслу с каждого конца. Оно и понятно: струг был слишком длинным и громоздким, чтобы разворачивать его посреди реки. Поэтому, если требовалось поменять направление движения, легче просто грести в противоположную сторону.
Однако не все было так хорошо, имелись и проблемы. Струг представлял собой достаточно легкое судно, чтобы полновесная команда могла перетащить его посуху из одной реки в другую. Но нас, к сожалению, никак нельзя было назвать полноценной командой. Честно говоря, нас осталось так мало, что мы и на половину команды не тянули. А если учесть, что струг был сверх всякой меры нагружен проклятым серебром Одина, то не приходилось сомневаться: нам предстояло изрядно намучиться. Даже на спокойных участках реки мы едва могли держать судно на ходу. Что уж говорить о тех местах, где днище лодки скребло по невидимым отмелям или мучительно застревало в наполовину вставшем речном льду…
А ведь еще предстояло протащить эту неуклюжую громаду по узким, извилистым протокам.
Насколько я помнил с прошлого набега в здешние места (казалось, это было целую жизнь назад), перед своим впадением в Азов река разветвлялась на два рукава. Тот, что южнее, был более прямым и коротким. Северная же протока неоднократно петляла среди низких берегов и местами даже заворачивала обратно. И оба рукава имели множество притоков, заболоченных и заросших камышом. Так что у нас появятся дополнительные возможности укрыться от погони, если таковая обнаружится.
Я выбрал южный рукав, поскольку когда-то уже проходил этим путем. Хаук, Финн, Хленни Бримили и Рыжий Ньяль, которые тоже участвовали в том походе, одобрили мое решение. Даже Коротышка Элдгрим в минуту просветления узнал проплывавшие мимо берега и расплылся в довольной улыбке.
— Все, что от нас осталось, — неожиданно вздохнул Рыжий Ньяль, окидывая взглядом немногочисленных побратимов.
У нас как раз выдалась передышка. Гребцы оторвались от ненавистных весел и присели перекусить сухим хлебом, который нам удалось обнаружить в княжеских припасах.
Никто не отозвался на его слова. А что тут скажешь? Рыжий Ньяль, конечно же, прав. Нас осталось всего семеро — тех, кто когда-то входил в команду Черного Эйнара. Я посмотрел на три зловещих свертка, которые чернели посреди палубы. Мы взяли с собой тела Квасира и братьев Бьорнссон, чтобы достойно похоронить их, когда представится такая возможность. Финн тяжко вздохнул, и проходившая мимо Тордис (она снова спешила к сестре) мимоходом взъерошила его черную шевелюру.
Над темной поверхностью воды клубился туман, мимо проплывали льдины. Мы сидели на палубе струга — богатые, словно короли, — и обедали сухим хлебом, запивая его холодной речной водой. Каждый думал о своей доле в обретенных сокровищах, а также о причитающейся ему доле проклятия.
И все же никто бы не согласился добровольно расстаться с даром Одина.
— Надо пристать к берегу и развести костер, — объявил Бьельви, пришедший проверить глубокий порез на руке Рева Стейнссона.
— Ни в коем случае, — ответил я. — Если, конечно, ты не рвешься сразиться с одним из здоровенных дружинников Владимира.
— Торгунна нуждается в лечении, — вмешалась Тордис. — А для этого нужна горячая вода… и немного времени.
Это был убийственный довод, и мне потребовалось вся решимость, чтобы противостоять ему.
— Мы не можем останавливаться, — твердо сказал я. — Пусть Бьельви использует свои запасы.
— Я уже сделал все, что мог, — грустно сказал лекарь, копаясь в одной из сумок. — Но Тордис права: Торгунне становится хуже.
Он достал из сумки небольшой флакончик и вылил его содержимое на кровоточащую рану Рева. Кузнец побледнел и закусил губу. Бьельви тем временем обмотал его руку тряпкой, на которой красовались нарисованные углем руны.
— Я использую сок раздавленных муравьев, — пояснил лекарь, ободряюще похлопав Рева по плечу. — С помощью этого средства, а также целебных рун, начертанных нашим несравненным Клеппом, мы сумеем спасти твою руку.
Рев лишь мрачно хмыкнул. Во время бегства из Саркела он утопил свой ящичек с инструментами, многие из которых изготовил собственноручно. Рев до сих пор переживал по этому поводу, и потеря руки, похоже, его не сильно пугала.
— Если мы не высадимся на берег, она умрет, — непреклонно заявила Тордис.
Пылающий взгляд ее темных глаз пробил защитную оболочку здравого смысла и уязвил меня в самое сердце. Короче, я был вынужден согласиться.
— Жил-был один человек, — неожиданно подал голос Воронья Кость.
Но прежде чем он успел приступить к очередной своей истории, раздался звук смачной затрещины. Ошалевший мальчишка плюхнулся на задницу и отлетел в кучу гребцов, чем вызвал недовольный ропот. Когда Олав поднялся на ноги — одной рукой прикрывая покрасневшее ухо, а другой натягивая на плечи грязный плащ, — в глазах у него стояли слезы (подозреваю, скорее, от гнева, чем от боли). Тордис обняла мальчишку, метнув в сторону Финна уничтожающий взгляд.
— Не сейчас, — невозмутимо буркнул Финн, потирая ушибленные костяшки пальцев.
При виде такой отваги Хаук Торопыга лишь восхищенно покачал головой.
— Гляди, как бы Хель не вернула тебе эту оплеуху, — вполголоса проворчал Онунд. — Сам знаешь: коли мальчишка затаит обиду, он сможет наложить на тебя проклятье. Да и потом… я не понимаю, чего ты взъелся. Лично мне нравятся его истории.
— Пошел он черту, колдун несчастный! — рявкнул Финн. — Я тут как раз вспоминал, с чего все началось. Это из-за Вороньей Кости с его поганым топориком мы влипли в такую историю. И байки у него противные! Напоминают тот серкландский фрукт под названием лимон — на вид сладкий, а как попробуешь, так челюсти сводит. И его проклятой волшбы я не боюсь. Что мне сделается, если я уже проклятый?